Пусть они… или сложно ли изменить свою жизнь
Ольга Нечаева: Видно, сейчас такой период, что я это замечаю. Когда открывается окно обучения, мы восприимчивы и видим все, что туда попадает. Наверное, у меня очередное открытое окно чувств.
Мне всегда была близка идея «жизни, как она есть». Не некой воображаемой правильной жизни, а вот той, что случается с нами каждую секунду.
Мы прекрасно знаем как надо жить. Надо ложиться рано и рано вставать, есть здоровую еду, давать себе отдыхать, не проецировать, не злиться на дураков и не обижаться на агрессоров, умно работать с эмоциями, искать и просить помощи, не оправдываться, знать свои границы, причем знать их правильно. Если слишком защищаешься, то у тебя болит (ха-ха-ха), если не защищаешься, то не знаешь (ха-ха-ха), а если защищаешься умеренно, то явно врешь себе или там, или тут (и тоже ха-ха-ха).
Признаю, я могу написать тонну правильного о том, как правильно быть. В жизни, с ребенком, карьерой, эмиграцией, дружбой, отношениями, браком, разводом, конфликтами, границами, проживанием горя, эмпатией, бизнесом и кучей еще всего. Более того, я знаю о важности уязвимости и вполне могу написать, как это больно, сложно, и не всегда получается. И я знаю, что это следующая стадия «правильности» — уязвимость, и с чем ее едят. Тут, как уровни в игре:
- Уровень первый, неосознанный «а я ору на детей, и чотакова».
- Уровень второй, неофит в белом пальто «орать на детей ужасно, все они ужасные мамаши».
- Уровень третий, я не в белом пальто, я живая и уязвимая, все заметили? «Все иногда орут на детей, и я иногда бывает, но я осознаю, что это неправильно, но прощаю себе».
Почему они не ищут помощи психолога? Почему позволяют себе распускаться? Я не в белом пальто, я их понимаю и желаю им добра, просто им нужна профессиональная помощь. Они должны захотеть измениться.
Теоретически все правильно. Нельзя помочь тому, кто не хочет измениться, не видит проблем. Нужно ли его обвинить и осудить? Чтобы он почувствовал, что неправ, что он малочислен и ничтожен в своих идиотских неконтролируемых чувствах. Может быть это сподвигнет его? Нужно ли его поддержать, понять и пожалеть? Наполнить пониманием и теплом, и тогда у него возьмутся силы измениться? А хрен его знает.
Может, у меня нет сегодня понимания и тепла. Может, они не могут не кричать, не проецировать, не источаться злобой. Может, у них нет ни сил, ни умения, ни ресурса попросить помощи, контейнировать, восстановиться. Может, они не могут уйти от абьюзера, взять себя в руки, почувствовать границы, стать лучше. Может, не хотят. Может, не могут захотеть. Может, я не могу лечь вовремя, выспаться, отказаться от полфунта сыра с вином, отказаться от осуждения осуждающих. Может, не могу. Может, не хочу.
Есть только здесь и сейчас. У каждого из нас есть только здесь и сейчас, где мы такие, какие мы есть. Ни статьи Лабковского, о том, какой она должна быть, ни заклинания «а пусть они» этого не изменят. Вот она, сансара, во всей красе. Я сижу на кухне в полпервого ночи, передо мной полбутылки красного и холодное жареное мясо в пластиковом контейнере. А у меня — 10 несделанных дел, растрескавшийся педикюр, «глупые» обиды и «умные» ходы по их обработке. Иногда моя жизнь предстает мне в таком розовом свете великости и наполняет меня силой. Иногда моя жизнь предстает мне в постыдной глупой недолеченности, и я применяю к себе всякие правильные принципы. Иногда мне хочется удавиться. Иногда хочется согнуть вселенную пополам. А иногда – сериал.
Иногда я вижу только глупые, недалекие картонные фигурки, которые живут в своей животной неосознанности, и пошто они вообще на этом свете. И мне хочется осудить. Иногда я вижу израненных, потерянных, невыросших детей, и мне хочется обнять, понять и пожалеть.
А иногда я вижу просто живых, вот как мы все. Куда-то идущих, каждый своей дорогой. Одновременно ощущающих единственность своего смысла и нижтожность своего существования. Вышедших из возраста, когда сами складочки на их ручках вызывали умиление, не вошедших в возраст, когда сами седины и годы вызывают уважение. Бьющихся каждый день, в своей одинокой войне, за что-то свое. Трижды обесценненное, дважды отбитое ответной грубостью, трижды утерявшее смысл и трижды его выдумавшее.
Каждый из нас сейчас проживет следующие десять минут, сделает шаг куда-то, будет верить, что это кому-то нужно и важно, будет искать одобрение в важных глазах. Жизнь иногда такая непростая, больная и одинокая штука. Все эти «а пусть они» – они такие же, каждый у себя, неправильные, живые.
Статья перепечатана из Женщина с Марса
