Привязанность и близость. История вопроса
Он был свободен, бесконечно свободен до такой степени, что не чувствовал собственного веса на земле. Ему не хватало тяжести человеческих отношений, которые затрудняют ходьбу, этих слёз, прощаний, упрёков, взрывов радости, всего того, что человек лелеет или рвёт всякий раз, когда он делает какой-либо жест, — всех этих невидимых нитей, привязывающих его к другим и делающих его тяжёлым.
/Антуан де Сент-Экзюпери/
Алексей Ширшов, Руфина Ширшова: Исследуем то, как понимали детско-родительские отношения психоаналитики, педагоги, психотерапевты.
НОВЫЙ ФАКТ
Во время второй мировой войны, когда маленьких детей вывозили от бомбардировок, разлучая с родителями, ряд европейских психологов, врачей, психоаналитиков столкнулись с фактом, ставшим революционным для психотерапии и понимании семьи вообще. Этот факт — страдание детей и появление психологических нарушений от разлучения с матерью — сейчас кажется банальностью. Однако относительно недавно о привязанности детей и родителей вообще не было речи.
Вопрос о привязанности как повод для исследований и гуманитарных инноваций возник в рамках психоанализа, в первой половине ХХ века. Тема привязанности поднималась в той или иной степени и основателем психоанализа Зигмундом Фрейдом, и основателями детского психоанализа Анной Фрейд и Мелани Кляйн, и учениками Фрейда.
Но именно проработанной тема привязанности стала у Джона Боулби и его коллеги Мэри Эйнсворт. Психиатр Джон Боулби известен своим исследованием по привязанности, сделанным по заказу ООН для Всемирной организации здравоохранения, а специалист по психологии развития Мэри Эйнсворт — разработкой понятия «надёжная база» (secure base) и типологии привязанностей, определяемых специальным тестом «Ситуация с незнакомцем». Собственно, они вдвоём и создали теорию привязанности, к которой уже, как кажется, и нечего добавлять, кроме поэзии, исследований принципиально иных семейных культур и собственного опыта.
О ПОНЯТИЯХ ЗДЕСЬ
Для массива текстов о привязанности характерна понятийная путаница — слово «привязанность» употребляется в трёх значениях: связь между ребёнком и мамой, стремление к близости и сама близость. Три в одном. Из-за этой путаницы возникает куча непониманий и возможных истолкований, приводящих в том числе к появлению таких изуверских методов, как терапия привязанности или терапия нарушений привязанности (attacment therapy). Образец точного и выверенного употребления слова мы можем найти у Джона Боулби, который определял привязанность как связь между ребёнком и значимым для него взрослым, устремляющая их друг к другу.
Чтобы на деле различать разные значения привязанности, мы будем иногда в данном тексте к слову привязанность привязывать через дефис собственно его значение.
ПОЯВЛЕНИЕ ЕВРОПЕЙСКОЙ СЕМЬИ И ПРИВЯЗАННОСТИ
Надо учитывать, что вообще эмоционально насыщенные связи между родителями и детьми появились в привычном нам виде незадолго до ХХ века, как нам сообщает Филипп Арьес в книге «Ребёнок и семья при старом порядке», ссылаясь на бытописания, исторические документы и произведения искусства. Грубо говоря, европейская семья появилась в XIX веке, тогда, когда распространились отдельные несмежные помещения для уединения супругов, пребывания детей, приёма гостей и др. процессов. Раньше всё это было свалено в одну кучу, как в пространственном плане, так и в плане времени. Пишет Филипп Арьес:
«Эмоциональные контакты и социальные связи осуществлялись вне семьи, благодаря очень плотной и очень активной «среде», состоящей из соседей, друзей, господ и слуг, детей и стариков, где привязанности складывались вне строгих рамок. Супружеская семья растворялась в этой среде. Сегодня французские историки называют эту предрасположенность традиционных сообществ к встречам, постоянным контактам и праздникам «жизнь обществом» (sociabilite). Именно таким я вижу наше старое общество, отличное одновременно и от того, что сегодня описывают этнографы, и от современного индустриального общества». (1)
Арьес здесь и вообще на протяжении всей книги пишет о привязанности-близости, подчёркивая, что семья как чувство появилась в XIX веке, при этом традиционная многопоколенная семья есть просто выдумка французских историков-традиционалистов. В Европе традиционной семьи, да и в России, не было. В том числе и по причине низкой продолжительности жизни – когда она составляет 30-40 лет, сложно представить себе многопоколенную семью со старшим на грани умирания во главе.
ОТНОШЕНИЕ К ДЕТЯМ И ЗАРОЖДЕНИЕ ДЕТСКОЙ ПСИХОТЕРАПИИ
К детям в Европе до недавнего времени относились достаточно цинично. Подробнее об отношении к детям и детству можно прочитать в «Психоистории» Ллойда Демоза, «Ребёнке…» Филиппа Арьеса и многочисленных исследованиях русского быта XIX века. Если кратко, то ребёнок занимал низшее положение независимо от происхождения, и условия, в которых он обычно рос, были просто ужасные. При этом, если до появления школьного образования городской ребёнок получал «образование», прислуживая вдалеке от семьи, то в школе к нему относились как к материалу, объекту воздействий. Поэтому о чувствах ребёнка и чувствах матери и ребёнка речи не шло.
Случай маленького Ганса, ребёнка с которым работал Фрейд, — первый описанный опыт психотерапевтической работы с ребёнком. И «первый описанный случай, в котором трудности ребёнка относятся за счёт эмоциональных причин. Сегодня, когда эмоциональные факты с такой готовностью принимаются, вероятно трудно оценить значение этой новой для того времени концепции психологических нарушений у детей. Рейзман (Reisman J. The development of child psychology. New-York, 1966) указывал, что на заре двадцатого века специалисты обычно считали, что нарушения у детей возникают как результат недостатков в обучении и воспитании». (2)
У последователей Фрейда, открывшего дорогу психотерапии как практике, мы видим отношение к ребёнку уже как к человеку. Причём равному. Однако по текстам видно, что часто взрослый, терапевт или психоаналитик всё-таки чувствовал себя превосходящим физически и интеллектуально ребёнка, хотя и был вынужден уйти от языка команд-приказаний или даже спуститься на один уровень, т.е. опуститься на пол, как, например, Анна Фрейд во время сеансов детского психоанализа. И лишь во второй половине ХХ века равенство детей и взрослых появилось де-юре, в Декларации прав ребёнка 1959 года и де-факто, в практике образования (субъект-субъектный подход) и воспитания («привязанностное» родительство Сирза, естественное родительство и др.).
В контексте иерархии и равенства можно отметить: привязанность как стремление к близости (буквально к близкому расстоянию) безусловно горизонтальна, неиерархична, она делает её участников взаимозависимыми, взаимопритягиваемыми, со-пряжёнными. Если ребёнок убегает, мать побежит за ним и наоборот: если убегает мать, ребёнок побежит за ней — никакой иерархии здесь нет. В естественных отношениях матери и ребёнка мы видим равенство именно в плане привязанности-стремления к близости.
ПРИВЯЗАННОСТЬ В ПСИХОАНАЛИЗЕ
Зигмунд Фрейд считал, что привязанность-стремление к близости формируется на базе кормления и сексуальных (либидинозных) влечений. Поэтому для него загадкой стала привязанность дочери к матери, не менее сильная, чем сына к матери.
Лучше, чем Джон Боулби, о влиянии Фрейда трудно сказать: «Возможно, никакая другая область современного мышления не испытывает столь явного воздействия на нее трудов Фрейда, чем область, касающаяся ухода за ребенком». (3)
Анна Фрейд под привязанностью понимала разное: то связь между детьми и родителями, то любовь ребёнка и матери, то стремление к близости, то саму близость, возникающие в результате кормления и частых эмоционально насыщенных контактов. Чаще всего она говорит о привязанности в инструментальном отношении: привязанность — это то, что даёт власть родителю над детьми. Поэтому в процессе психоанализа она была вынуждена стать конкурентом заказчика, т.е. матери пациента, и формировать новую привязанность между аналитиком и пациентом. Вот что она пишет сама:
«Вы помните из первой лекции, сколько усилий я приложила, чтобы добиться прочной привязанности ребенка ко мне и поставить его в состояние зависимости от меня. Я не стремилась бы к этому с такой энергией и с помощью стольких разнообразных приемов, если бы считала возможным провести детский анализ без такого перенесения. Но нежная привязанность, положительное перенесение (по аналитической терминологии), является предварительным условием для всей дальнейшей работы. Разумеется, ребенок еще больше, чем взрослый пациент, верит только любимым людям и только тогда исполняет что-нибудь, если он делает это из любви к известному лицу.
Для детского анализа эта привязанность необходима в гораздо большей мере, нежели для анализа взрослого пациента. Первый преследует кроме аналитических целей отчасти и воспитательные, на которых мы впоследствии остановимся более подробно, успехи же воспитания всегда, а не только при детском анализе, колеблются в зависимости от чувства привязанности воспитанника к воспитателю». (4)
Сравнив записи Фрейдов, можно увидеть, что Зигмунд видит между родителями и детьми сексуальные отношения, а Анна — отношения власти и подчинения. Слово привязанность можно вообще убрать из их текстов и смысл от этого не потеряется.
Анна Фрейд, будучи педагогом, была последователем Марии Монтессори, продвигавшей право детей на свободу, равенство и отсутствие воздействий со стороны взрослых. Однако в своей психоаналитической практике Анна добивалась близости и доверия со стороны ребёнка для обретения власти над ним, как следует из её мыслей о привязанности. Привязанность для неё якобы была тем, что давало власть и возможность воздействий на ребёнка. Близость же и доверие возникали в результате продолжительных встреч, в рамках которых ребёнок и аналитик находились в равных отношениях, причём аналитик занимал по сути позицию принимающего, поддерживающего, откликающегося взрослого, т.е. идеального родителя или терапевта.
Вообще, о привязанности во властном аспекте она пишет скорее теоретически, когда же она описывает свою работу с детьми, мы видим в ней равные, дружеские отношения аналитика и ребёнка. Разница между мыслями и действиями — разительна.
Интересно, что в самом начале детской психотерапии, один из её зачинателей указал её ограничения, связанные с родителями и семейной культурой. Она заметила, что терапия ребёнка продуктивна, только если семья вносит терапевтические методы и принципы в свою повседневную жизнь. «Детский анализ распространяется прежде всего на среду психоаналитиков, он должен ограничиться пока детьми аналитиков, анализируемых и родителей, которые относятся к анализу с определенным доверием и уважением. Только в такой среде можно будет без резкой грани перевести аналитическое воспитание, имеющее место во время лечения, в домашнее воспитание. Там, где анализ ребенка не может органически срастись с его другой жизнью, а входит в его другие отношения как инородное тело и нарушает их, там анализ породит у ребенка еще больший конфликт по сравнению с теми, от которых освободит его лечение». (5)
Другой основатель детского психоанализа — Мелани Кляйн — сводила связь мамы и ребёнка в раннем детстве к грудному кормлению:
«На протяжении всей своей работы я придавала фундаментальное значение первым объектным отношениям младенца — отношениям с материнской грудью и с матерью… При доминировании оральных импульсов грудь инстинктивно ощущается как источник питания и, в более глубоком смысле, самой жизни. Такая психическая и физическая близость к удовлетворяющей груди до некоторой степени восполняет, если все в порядке, потерянное пренатальное единство с матерью и чувство безопасности, которое оно дает. Это во многом зависит от способности младенца к сильной привязанности (катексису) к груди или символически заменяющей ее бутылочке; так мать превращается в любимый объект». (6)
Мелани Кляйн в понимании привязанности как тяги младенца к матери (груди), мотивированной желанием есть и либидинозными желаниями, практически повторяет Зигмунда Фрейда, хотя и не является его ученицей. Однако Кляйн добавляет, что эта тяга относится к полной груди, пустая же грудь, истощенная, вызывает у младенца раздражение, ненависть. Эти два противоположных чувства, любовь и ненависть, формируют психику ребёнка и его мир. Делая такое утверждение, Мелани буквально воспроизводит тезис древнегреческого философа Эмпедокла о том, что мир держится на двух силах — Любви и Ненависти, силе сближения и силе разделения.
Джон Боулби назвал бросающееся в глаза сведение матери к груди или уравнивание их и преобладание оральной составляющей теорией сосания первичного объекта. Однако указав, что сама Мелани Кляйн иногда отходила в своих теоретических построениях от привязанности к рото-грудной теме.
Дональд Винникот, внимательный, чуткий педиатр, через которого прошло более 60 тысяч детей, ученик Мелани Кляйн, смог уйти от концентрации на груди, используя образ материнской груди как метафоры материнской заботы и ухода за ребёнком, увидев схожесть во взглядах Анны Фрейд и Мелани Кляйн: «Когда говорят о том, что первый объект — это грудь, слово «грудь», как я думаю, употребляется для замены понятия «умение быть матерью» и для обозначения реальной части тела. Мать может быть достаточно хорошей матерью (в том смысле, как я это понимаю) и кормя младенца из бутылочки с молоком. Если придерживаться этого расширенного понимания слова «грудь» и составной частью этого термина считать умение быть матерью, то тогда возникает связь между теориями раннего развития, предложенными Мелани Кляйн и Анной Фрейд. Единственным различием между ними остается лишь время их создания, являющееся несущественным различием, которое автоматически исчезнет в будущем». (7)
Двойственность отношений к груди и матери, в соответствии с трудом Кляйн: «Зависть и благодарность» закладывается чувством безопасности во внутриутробном состоянии и первой тревогой ребёнка, возникающей в родах. «Трудные роды, — продолжает Кляйн, — вызывают нарушение адаптации к внешнему миру и отношения с грудью начинаются неблагоприятно». (8)
При этом никакое кормление, однако, не может обеспечить повторение ощущение пренатального единства ребёнка и матери, поэтому фрустрация будет неминуемо сопровождать отношения матери и ребёнка. Но и есть надежда на счастье: «Если мы обретем способность, глубоко в бессознательной части нашей психики, очистить в определенной степени свои чувства к нашим родителям от обид и простить им ту фрустрацию, которую нам пришлось испытать, тогда мы сможем жить в мире с собой и любить других в истинном смысле этого слова». (9)
Привязанность к груди, а затем к матери, таким образом, вырастает из пренатального единства, поддерживаемого пуповиной.
И, ВОТ, ДЖОН БОУЛБИ
Врач-психиатр по образованию, работавший в школах для детей с нарушениями развития и поведения и детских клиниках. Автор первого текста по семейной терапии. Собственно, семейная терапия, т.е. обращение не только к детям в процессе их лечения, но и к родителям, — это один из тех пунктов, по которым он разошёлся с психоаналитиками, в частности со своим супервизором Мелани Кляйн. Аккуратный, скрупулёзный, «подробный» исследователь, чего стоит только название одной из его книг: «Сорок четыре несовершеннолетних вора».
Джон Боулби в течение нескольких лет изучал поведение детей, разлучённых с матерями, и вместе с социальным работником Джеймсом Ричардсоном снял документальный фильм «Двухлетний ребёнок в больнице». Чтобы описать подоплёку сокрушительного влияния сепарации в раннем детстве, Боулби привлёк исследования поведения животных, этнографические исследования культур охотников и собирателей, кибернетику, общую теорию систем, вступив в коммуникацию и кооперацию с зачинателями и ключевыми фигурами этих новых практик.
Боулби наблюдал не только за тем, что происходит с детьми в больнице, когда они разлучены с матерью, но и отслеживал долговременные последствия сепарации, предваряя свои тексты многолетними наблюдениями. Да и сами тексты писались достаточно долго, например, работа над книгой «Привязанность» заняла 7 лет.
Боулби понимал под привязанностью и связь между матерью и ребёнком, и вообще паттерны (воспроизводящиеся сценарии) взаимодействия матери и ребёнка, и стремление к близости. Он даёт следующие определения привязанности: «Под поведением привязанности понимается любая форма поведения, которое приводит в результате к тому, что человек добивается или сохраняет близость с каким-либо другим выделенным и предпочитаемым им индивидом… Узы, связывающие ребенка с матерью». (10)
Сам механизм привязанности имеет биологическое происхождение, поскольку функция привязанности — защитная, но сама связь, по Боулби, не биологическая, не связанная с кровным родством, а социальная. По его наблюдениям, ребёнок привязывается к лицу, которое обеспечивает уход за ним в первые девять месяцев жизни. Помимо главной привязанности, есть и второстепенные, но конкуренции между ними не возникает.
Джон Боулби опровергает психоаналитическую аксиому о том, что привязанность базируется на удовлетворении физиологических потребностей и зависимости, выступая вообще против употребления языка подчинения и зависимости.
«Следует отметить, что в данной книге мы избегаем употребления слов «зависимость» (dependence) и «подчиненное положение» (dependency), хотя они давно и широко используются психоаналитиками, а также психологами, которые придерживаются теории вторичного влечения. Основой для этих понятий является мысль о том, что ребенок привязывается к матери, потому что он зависит от нее как от источника удовлетворения его физиологических потребностей. Помимо того, что в их основе лежит явно ложная теория, имеются и другие причины, побуждающие отказаться от их использования.
Дело в том, что быть привязанным к матери и зависеть от нее — совершенно разные вещи. Например, в первые недели жизни ребенок, безусловно, зависит от материнского ухода, но он еще не испытывает к ней привязанности. И наоборот, ребенок двух-трех лет, за которым ухаживают чужие люди, может обнаруживать совершенно явные признаки сохранения сильной привязанности к матери, хотя в это время он от нее никак не зависит». (11)
В то же самое время у зачинателя психологии привязанности можно увидеть некоторое развитие тезиса психоаналитика Мелани Кляйн о противоположных чувствах, возникающих в ходе взаимодействия матери и ребёнка. «Необходимо помнить, что такое взаимодействие всегда сопровождается сильнейшими чувствами и эмоциями — радостными или противоположными им. Когда это взаимодействие протекает согласованно, каждый из участников выражает огромное удовольствие от общения друг с другом, особенно в ответ на проявления любви со стороны партнера. Напротив, если в ходе взаимодействия постоянно возникают конфликты, каждая из сторон обычно испытывает сильное беспокойство или подавленность, особенно если одна отвергает другую.
…Можно сказать, что внутренние критерии (стандарты), на основе которых как мать, так и ребенок оценивают результаты поведения, — это то, насколько они способствуют формированию привязанности. А именно: близость и взаимная нежность оцениваются позитивно, принося обеим сторонам чувство удовольствия, в то же время отдаленность и проявления отвержения оцениваются негативно — они неприятны и болезненны для обоих партнеров. Вероятно, у человека нет более четких и надежных критериев оценки внешних условий, чем результаты и последствия своего поведения. Такими надежными критериями нормальных условий, на самом деле, являются любовь ребенка к матери, а матери к ребенку. Эти условия как бы сами собой разумеются, поскольку внутренне присущи природе человека». (12)
Если вкратце, то связь между ребёнком и матерью по своей природе так устроена, что если между ними отношения нежные, близкие, чувственные, то им обоим очень хорошо. Если же они отдаляются или один отвергает другого, или взрослый не настроен на ребёнка и его движения, нужды, то обоим становится плохо.
В другой книге английского исследователя мы находим другой поворот темы противоречивых чувств, характерных для отношений привязанности:
«Когда мы становимся родителями ребенка, пробуждаются могущественные эмоции, столь же сильные, как и те, которые привязывают ребенка к матери или любовников друг к другу. У матерей в особенности наличествует столь же сильное желание полнейшего обладания, такой же преданности и полного отвода интереса от других людей. Но, к сожалению, наряду с этими нежными и любовными чувствами, слишком часто также приходит примесь — колеблюсь сказать это — примесь негодования и даже ненависти. Вторжение враждебности в чувства матери или отца кажется столь странным и даже пугающим, что некоторым из вас трудно в это поверить. Однако это реальность, и иногда жестокая реальность, как для родителя, так и для ребенка. Каково ее происхождение?
Хотя все еще трудно объяснить эту враждебность, представляется ясным, что те чувства, которые пробуждаются в нас, когда мы становимся родителями, имеют очень много общего с теми чувствами, которые были пробуждены в нас, когда мы были детьми, нашими родителями, братьями и сестрами. Мать, которая в детстве страдала от депривации, может, если она не стала неспособной к нежным чувствам, испытывать интенсивную потребность обладать любовью своего ребенка и может пойти очень далеко для обеспечения себя этой любовью. Родитель, который испытывал ревность к младшему сиблингу, может начать испытывать необоснованную враждебность к новому «маленькому чужаку» в семье, чувство, которое особенно знакомо отцам. Родитель, чья любовь к своей матери была наполнена антагонизмом вследствие ее требовательного поведения, может начать испытывать негодование и ненависть в связи с требовательным поведением младенца.
Я считаю, что возникающее затруднение связано не с простым повторением старых чувств — возможно, определенное количество подобных чувств имеется у каждого родителя,— но с неспособностью родителя терпеть и регулировать эти чувства». (13)
Итак, есть неспособность родителя принимать и обходиться со своими собственными чувствами, возникающими во время взаимодействия с ребёнком. Однако ведь никто не мешает обрести, вырастить, пробудить к жизни эту способность?
Научившись сносной жизни со своими чувствами, родитель может пойти дальше и открыть в себе собственно родителя. На материале наблюдений за животными Боулби начинает различать поведение родителя и состояние родителя: мать входит в материнское состояние или материнский настрой и начинает вести себя так, как ведёт себя мать по своей природе, в своём естественном состоянии.
«В этом месте нашего анализа цикла материнского поведения полезно разграничить два понятия — «материнское состояние» и «материнское поведение». Все составляющие материнского поведения крайне чувствительны к стимулам, исходящим со стороны внешней среды. Например, если гнездо разваливается, крыса вновь начинает его сооружать, если детеныш выползает из гнезда, она возвращает его на место. Но такое поведение имеет место только в тот период, когда крыса находится в определенном состоянии, которое называют материнским состоянием. Это означает, что материнское состояние возникает под действием определенных факторов… Розенблатт использует термин «материнский настрой». (14)
То есть, чтобы поведение привязанности приводило к здоровым отношениям и хорошему самочувствию, маме нужно найти в себе маму, найти в своей природе некое естественное для мамы поведение. Таким естественных мам Джон Боулби увидел благодаря поездкам своей коллеги Мэри Эйнсворт к племенам охотников и собирателей. И мы плавно переходим к изобретательнице надёжной базы.
Смотрите также бесплатный онлайн-практикум «Ванька-встанька: как помочь ребёнку справиться с опасностью?» (ведет психолог Руфина Ширшова)
Открытый урок с психологом Руфиной Ширшовой «Сексуальная безопасность ребёнка»
Источники:
(1). Арьес Ф. Ребёнок и семья при старом порядке. 1999. С.10
(2). Лэндрет Г.Л. Игровая терапия: искусство отношений. М.,1994. С. 35
(3). Боулби Д. Создание и разрушение эмоциональных связей. М., 2004
(4). Фрейд А. Введение в технику детского психоанализа. Одесса, 1927. С.58
(5). Фрейд А. Введение в технику детского психоанализа. Одесса, 1927. С.98
(6). Кляйн М. Зависть и благодарность. Исследование бессознательных источников. СПб., 1997.
(7). Винникотт Д. Переходные объекты и переходные явления: исследование первого «не- Я»-предмета. // Антология современного психоанализа. М., 2000
(8). Кляйн М. Зависть и благодарность. Исследование бессознательных источников. СПб., 1997.
(9). The writings of Melanie Klein, Vol. 1. London, 1975. P. 343 Цитата по: Фрейджер Р., Фэйдимен Дж. Теории личности и личностный рост. М., 2002
(10). Боулби Д. Создание и разрушение эмоциональных связей. М., 2004
(11). Боулби Д. Привязанность. М., 2003.
(12). Боулби Д. Привязанность. М., 2003.
(13). Боулби Д. Создание и разрушение эмоциональных связей. М., 2004
(14). Боулби Д. Привязанность. М., 2003.
ФОТО Андрея Ходырева
ФОТО из архива авторов
