Потеря ребенка. Быть вместе и помнить

poterya-rebenka

Далеко не каждая беременность заканчивается рождением живого и здорового малыша. Об этом редко говорят. Множество женщин носит в себе свою боль, оберегая чувства окружающих, пытаясь сделать вид что тяжелой утраты не было. Анна Новикова рассказала Виктории Лебедь о том как потеряла своего первого ребенка.

Виктория: Такая нелегкая тема. Трудно начать разговор. Анна, как так вышло, что ваш ребенок умер? Что произошло?

Анна: А так толком и неизвестно. Просто в 35 недель перестал шевелиться и всё. Я ещё какое-то время надеялась. Помню, пирожное себе купила — типа сладкое, чтобы проснулся и зашебуршился. Так и оставила его у врача, не съела. В этом сложно в какой-то момент себе признаться — что да, всё. Вроде часть тебя понимает, а часть на что-то всё же надеется. Ещё и врачи совсем не умеют о таких вещах сообщать. Я на УЗИ поехала, когда акушерка сердцебиение не нашла. Узист сидит, смотрит и молчит. Ну, уже я стала спрашивать: “Сердце видите?” “Да”. “Бьется?” “Нет”.

Виктория: А визит к акушерке был плановый, или вы сами почувствовали изменения и пришли на осмотр?

Анна: Плановый. Более того, я за неделю до того аж с тремя врачами виделась, сначала в ЖК, потом с той, к которой ходила по поводу планирования беременности, и с той, с которой рожать собиралась. И за неделю до того всё было в порядке. Ну, то есть, это такая иллюзия, что если регулярно ходить к врачу, то всё будет хорошо, а если какие-то проблемы, то их заметят.

Виктория: Вы узнали что сердце не бьется. Что было дальше?

Анна: Я от своей акушерки поймала машину и доехала до ближайшего медицинского центра, сделала УЗИ. Позвонила мужу, причём по телефону ему не хотела говорить что случилось, сказала, что, мол, у нас проблемы, приезжай за мной. Опять поймала машину, доехала до акушерки обратно. Туда уже муж приехал, дальше вместе были.

Как-то спокойно было, я не плакала, не кричала. До меня такие вещи долго доходят. Я в экстренных ситуациях с совершенно холодной головой действую, меня потом догоняет.

Виктория: Что сказали врачи потом, какова процедура в таких случаях?

Анна: Ну, надо было либо стимулировать роды, либо ждать, пока сами начнутся. У меня начались. Акушерка ещё шейку поковыряла немного. Организм-то сам тоже не дурак обычно, понимает, что надо рожать.

Виктория: Как отреагировал ваш муж?

Анна: Муж всё время рядом был, очень поддерживал, то есть я ни минуты не ощущала себя брошенной. И в роддоме дальше почти всё время со мной был. Я ему за это все 13 лет очень благодарна. У него была куча возможностей «слиться», и, в общем, его бы никто за это не упрекнул, но он был рядом.

Виктория: Когда пришло принятие того факта, что все, ребенка больше нет? Это произошло постепенно или в один момент?

Анна: Я когда к акушерке пришла, малыш уже дня три не шевелился, так что мне в целом понятно было. Но это такое как бы двойное дно. Внутри уже понятно, но признать — очень трудно. Ну и дальше ещё несколько месяцев бывало такое, что с утра просыпаешься и не помнишь что случилось. Думаешь, что ещё беременная — а потом уже догоняет. И вот это самое невыносимое время суток было. Потом днём бегаешь как-то, вроде ничего, отпускает.

Виктория: Как роды проходили?

Анна: Мы дома переночевали, так как схватки ещё слабые были, потом в роддом поехали, своим ходом, там рядом было. Меня почему-то напугали, что меня в обсервацию отправят с мёртвым ребёнком, а я тогда этого боялась. Ну и не стала в роддоме ничего говорить, мол, схватки и схватки. Забавно, что акушерка в приёмном каким-то образом сердцебиение слышала — ну или по крайней мере мне об этом говорила. Потом ещё раз УЗИ сделали, тоже не знали, как мне сказать, я сама уже говорю, мол, знаю я, не мучайтесь. Повопили, мол, чего сразу не сказала. Потом мужа пускать не хотели. Мы в этот роддом поехали потому, что у них было можно за сто долларов рожать с мужем. Но тут они были против: «Вам этого видеть не надо». Думали, может муж не понимает, что ребёнок умер. Но он умеет, когда очень надо, стены пробивать. Плюс врач, которая роды вела, как-то прониклась всё же, и мужа даже бесплатно пустили. Дальше мы вообще вдвоём только в родилке были. К нам буквально пару раз кто-то заходил, а так не трогали. Пару раз в процессе звонили своей акушерке. Я ей благодарна за поддержку, было не так страшно. В родилке очень высокая кровать была, а я маленького роста, и с пузом ещё — мне вообще на неё не залезть было.

При этом на схватках мне было легче двигаться, а между схватками хотелось спать. Так муж как видел, что схватка начинается, меня снимал на пол, я там ползала всячески, а потом обратно на кровать загружал, и я даже выспаться за пару минут успевала. Потом, когда потуги начались, муж пошёл позвал акушерку. Зря, на самом деле. Сейчас бы сами родили, но тогда страшно было, первые роды всё-таки. Акушерка пыталась меня на кресло загнать, я отказалась, рожала на той же кровати в итоге. Она зачем-то руками полезла, когда голова рождалась, так что при ребёнке весом всего 1800 грамм разрыв устроила. Потом его ещё очень болезненно зашивали и я его до сих пор ощущаю немного. Следующие двое детей по 4 килограмма — и без разрывов при этом.

Я на потугах голову потрогала, а вот посмотреть и на руки взять побоялась. Потом очень об этом жалела. Такая «дырка» образовалась: вот я беременная, вот рожаю — а вот похороны. А в середине — ничего нет.

Виктория: Что вы чувствовали, какие были мысли?

Анна: В какой-то момент была мысль, что надо прям в роддоме найти какого-нибудь отказного ребёнка и договориться усыновить. Хорошо, хватило ума так не делать. Это было бы нечестно по отношению к усыновлённому ребёнку, мне горевать надо было, а не младенца растить.

Да, я заплакала первый раз только когда родила. До этого, полагаю, врачи опасались, что я в неадеквате и не понимаю что происходит, так как с их точки зрения я должна была рыдать и биться в истерике. А у меня задача была — родить, выжить, для следующих детей здоровье сохранить. А после родов лежу на кресле, реву — подходит молодая ординатор, начинает «утешать»: мол, не надо, не плачь. Ага, я, видимо, должна смеяться и на одной ножке прыгать? И она же ещё в какой-то момент спрашивала сколько мне лет — типа, а, 24, молодая ещё, родишь. И явно было видно, что человек искренне за меня переживает и помочь хочет, но она не знала, что и как говорить, поэтому вот такое вот ляпала.

После родов муж всё же уехал домой, так как семейных палат не было, ему остаться со мной было нельзя. Опять же, сейчас я бы сразу домой под расписку уехала, нечего в роддоме без ребёнка и не в реанимации делать. В итоге я ночь провела одна в палате. В какой-то момент пришла некая тётка, стала настаивать, чтобы я заполнила анкету на получение памперсов. А я ответить ничего не могу — слёзы душат. Потом она, видимо, поняла, что ребёнка-то нет, ушла. А я наутро-таки написала расписку, выслушав все пугалки про то, как я дома непременно помру. Ага, дома за мной муж ухаживал, поил-кормил, мыться водил, а в роддоме лежишь одна, с кровати самой еле-еле получается встать, так как там сетка панцирная проваливается, помыться толком негде и так далее. Муж за мной приехал и мы на трамвайчике домой, мимо выписывающихся пар с младенцами.

Виктория: Вы похоронили малыша?

Анна: Да, я где-то в англоязычной сети до родов читала истории про мертворождённых детей, и там было упоминание того, что их тоже хоронят. Ну и я как узнала, что сын умер, у меня две мысли в голове было. Первая — чтобы только не кесарево. Это я уже потом узнала, что в такой ситуации стараются изо всех сил не кесарить, так как инфекция так или иначе уже есть, и вероятность сепсиса у матери немаленькая. А вторая мысль о том, что я хочу похоронить. В роддоме искренне не понимали, зачем мне это, но я рада, что добилась. Там отдельная песня была с похоронами: не могли выдать свидетельство о смерти, так как не было свидетельства о рождении. Наши мамы — моя и мужа — ходили в загс, добивались, тоже я им за это очень благодарна. В итоге выдали свидетельство о смерти с фамилией и прочерком вместо имени и отчества. Ух, как я рыдала на это глядя. Вообще, вот именно на какие-то триггеры слёзы литься начинали. То вдруг накрыло, что зима, холодно, а мы Васю в тоненьком одеялке похоронили. Понимаю умом, что бред полный, а сижу рыдаю как из ведра.

До похорон было совсем как в тумане. Съездила к паталогоанатому, всё её трясла — пыталась выяснить, что могло быть причиной. Но она ничего такого не увидела, кроме того что плацента маленькая и ребёнок тоже маленький для своего срока.

Хоронить ещё проблема была — к бабушке мужа не разрешали, так как «не близкие родственники». Я уже предлагала меня там же похоронить, чтобы достаточно близкие были. В деревне у бабушки тоже было нельзя. А мы кремировать не хотели. В итоге отдельное место теперь есть. Я потом там же, когда через 6 лет был выкидыш на небольшом сроке, второго малыша сама похоронила.

Виктория: Как приняли другие люди ваше горе? У них получалось вас поддержать? Про какое поведение близких, друзей вы могли бы сказать что это — поддержка?

Анна: Мне было очень сложно всем сообщать. Как будто я их всех — родственников, друзей, коллег — предала, подвела. Не справилась. Хотя меня очень все поддерживали, друзья приезжали, не пугались и не шарахались.

Через две недели после родов меня подруга устроила работать в частный детский сад администратором. Вот это меня очень поддержало. Там все знали мою историю, берегли и заботились, но при этом было много работы, не было времени постоянно «кино» в голове крутить. Лучше всего, кажется, помогали не слова, а просто то что обняли, погладили, рядом посидели. Когда из роддома вернулись — брат мужа меня обнял, сестра моя на похоронах тоже ничего не говорила, просто подошла и обняла. Ну и то, что не пытались сделать вид, что ничего не было. Признавали что да, у нас был сын, он умер, мы по нему горюем. Я через несколько лет встретила одну коллегу по тому детскому саду, я была беременна младшим, и она что-то спросила про первую беременность: “А как с Васей было?” То есть она помнила как его звали, мне так от этого тепло было.

А хуже всего было от того, что люди шарахались, как от заразной — коллеги, например, когда я на работу принесла больничный. Я в школе работала, так в итоге ученики, подростки, адекватнее всего реагировали. Искренне говорили, что им очень жаль, что сочувствуют. А взрослым, видать, слишком страшно и сложно.

Плюс я через три месяца после тех родов завела блог на LiveJournal, и там тоже встретила многих людей, которые сейчас стали моими друзьями. Написала рассказ о родах, многие люди его прочитали, что-то написали.

Ещё я получала на родительском форуме, где общалась в ту беременность, много личных сообщений — с поддержкой и с историями, что «у меня тоже такое было». Я поразилась, сколько, оказывается, вокруг женщин, похоронивших детей. Но об этом как-то не принято говорить. Вон выяснилось, что у моей школьной подруги брат старший родился мёртвым, но про это никто не говорил, то есть я не знала, хотя мы близко в школе дружили.

Виктория: О да, об этом стараются не упоминать. Анна, у вас было желание как можно скорее снова забеременеть?

Анна: И да, и нет. Я понимала, что надо и физически восстановиться, и в трауре ребёнка носить тяжело. То есть, сейчас бы я подождала год. Но сын нас не спросил, сам пришёл через 3 месяца после родов, и это при том, что до этого я четыре года не могла забеременеть. Родился через год, с разницей в пять дней. Причем, мы с мужем после всей этой истории решили обвенчаться, и на следующий день после венчания я сделала тест на беременность, который оказался положительным.

Виктория: Что вы чувствовали во вторую беременность? Очень было страшно?

Анна: Скорее, тревожно. Но меня очень поддерживали. И я всю беременность до самых родов работала, там не тяжело было, но мне было важно быть среди людей.

В блоге писала, когда очень тревожилась. Я пыталась сама научиться сердцебиение слушать, но ничего не получалось, плюнула — только зря нервничать, если вдруг не найдешь. Акушерка меня очень поддерживала, я в какой-то момент с ней страхами поделилась, а она мне сказала: “Ну ты чего в своего ребёнка-то не веришь? Он же не виноват в том, что до него было?” Ну и дальше я себе это как мантру твердила: он не виноват в том, что было. Ну и сын, видать, мою тревогу чувствовал. Только я начинала волноваться — сразу шебуршился, мол, мам, я тут, я живой, всё хорошо.

Виктория: Расскажите, пожалуйста, про вторые роды!

Анна: Ну, там уже вторые, всё легко было, быстро довольно, часа четыре. Поплавала в бассейне, пока одевалась — отошли воды, акушерка меня отвезла домой, ночью родили. Я дома рожала, хотя меня многие не понимали, как это — потеряв ребёнка не бояться рожать дома. А я остро не хотела в роддом, хотя там вроде даже никаких особых ужасов не было, всё в целом мирно. Но мне стало понятно, что с проблемами — да, имеет смысл. А если с данной конкретной беременностью и родами всё хорошо — совершенно незачем. Опять же по тому принципу, что это другой ребёнок, он не виноват в том, что было до него. Ну и мне было важно вообще никак, ни на минуту не расставаться с ребёнком. Даже когда его взвешивать забрали, я была готова всех покусать.

Виктория: Представляю. Как вы считаете, горе с первым ребенком повлияло на ваше отношение ко второму?

Анна: На отношение — конечно повлияло, не могло не повлиять. Но дети ж для личностного роста даются. Мне выдали такого товарища, который везде лез и кучу приключений находил. Мне приходилось как-то со своими страхами разбираться и на ребёнка их не перевешивать, к стулу его не привязывать, чтобы ничего не случилось. Тут книга Корчака очень помогла, с его «правом ребёнка на смерть».

Виктория: Вы говорили, потом был еще один выкидыш. Как вы перенесли его?

Анна: Ну, легче уже. Там замершая была, и я очень хотела обойтись без чистки. Тоже организм молодец, сам разобрался. На УЗИ только потом сходила, убедиться, что всё хорошо. Хотя опять была вот эта штука, что если я не рыдаю, значит мне всё равно. Врач на УЗИ решила, что беременность нежеланная была, раз я — через 10 дней после выкидыша — пришла сама на УЗИ и не бьюсь при этом головой об стену.

Старший сын, пятилетний на тот момент, очень переживал. Он про брата знает, очень ждал ещё малыша. Ну и потом, в следующую беременность здорово тревожился. Старалась его поддерживать и успокаивать. Но да, ни у меня самой, ни у него, полагаю, нет иллюзии, что все беременности должны заканчиваться рождением живого и здорового ребёнка. Если такое есть, то об реальность потом очень больно расшибаться. Я в первую беременность недель до 20 боялась, а потом вроде как «выдохнула»: ну, теперь уже ничего не случится. Как бы не так.

Продолжение рассказа

Виктория: Расскажите, пожалуйста, про вашу группу поддержки для родителей, потерявших детей.

Анна: Я давно про такую группу думала. Так или иначе все 13 лет ко мне приходили люди в аналогичных ситуациях поговорить — лично или по сети. А тут моя коллега, которая достаточно недавно потеряла ребёнка, предложила сделать группу. И вот вдвоём это намного легче. Так что я её предложению очень обрадовалась.

Виктория: Что происходит на встречах?

Анна: Пока это выглядит как любая другая группа поддержки: нет кого-то главного, ведущие только модерируют разговор, следят за тем, чтобы у всех желающих была возможность высказаться, и чтобы разговор был бережным и аккуратным. А так, вначале все, кто готовы, вкратце рассказывают свою историю. Говорят, для чего пришли на встречу сейчас, что бы хотели понять, услышать, рассказать. Бывает молчаливое участие: пока нет ещё сил о своей истории говорить, можно просто слушать истории других, это тоже часто оказывается очень целительно. Очень ценно то, что можно говорить о любых своих чувствах по поводу потери, даже не всегда «общепринятых», не боясь осуждения. Когда уже прошло какое-то время, то о своих ушедших детях нечасто вспоминаешь. И группа — это такая специальная возможность всё же уделить им время, вспомнить, поплакать, рассказать другим — что вот, они были.

Виктория: Много женщин, понесших эту утрату?

Анна: Много, да. Мне кажется — у каждой второй точно какой-то такой опыт был. И это горе, если оно вовремя не отплакано,  не выплакано нужное ведро слёз, полагаю не фигуральное, а реальное вполне, оно будет потом долго болеть и «догонять». Я сама рассказала столько раз, что сложно посчитать. Это мне помогло не держать внутри, не ходить самой по кругу. У меня, к счастью, сейчас просто так боль не всплывает. Бывает либо в годовщины, либо в качестве отклика другим людям.

Виктория: Анна, спасибо, что вы продолжаете оставаться в этой теме через 13 лет. Это будто дает разрешение другим тоже не забывать свое.

Анна: Это очень важно — чтобы эти дети были включены в семью. Чтобы о них можно было вспоминать, например, в годовщины рождения и смерти. Чтобы остальные дети про них знали и помнили. Вот это вот «как будто ничего не было» — самое ужасное.

Когда я узнала про старшего брата своей бабушки, умершего в младенчестве, то будто что-то на место встало, дырка какая-то закрылась у меня внутри.

Вообще мне бы очень хотелось сделать какое-то место, вроде как сад или парк, где можно было бы ставить нечто наподобие кенотафов для тех детей, которые ушли, но у которых нет могилы. В других странах такое есть. Просто камни, посажены какие-то кусты, деревья, иногда написано то, что родители считают нужным. И у семьи есть вот такое место памяти об их ребёнке. Учитывая, что у нас очень мало кому удаётся похоронить своих мертворождённых детей, это может быть очень нужно.

Портал «Мамочек. Нет»

Фото из семейного архива Анны Новиковой

[jetpack-related-posts]

Статьи по теме

О проекте

Концепция портала СОЗНАТЕЛЬНО.РУ отражает вдумчивый, научно обоснованный и естественный подход к воспитанию детей, здоровью семьи, построению добрых и гармоничных отношений. Собранная здесь информация будет наиболее интересна настоящим

читать подробнее

Контакты

© 2009-2024. СОЗНАТЕЛЬНО.РУ. Все права защищены.

Яндекс.Метрика
Яндекс.Метрика