«Запрещенное» горе. Часть III. Борьба между мечтой и реальностью
Гурли Фюр, шведский психолог и психотерапевт:
Защита от невыносимой реальности
Психологическая защита необходима для того, чтобы оградить родителей от устрашающей действительности, которая пришла к ним слишком внезапно. Осознание действительности представляет собой угрозу для их чувства собственного достоинства и для хорошо знакомого, спокойного мира, в котором они живут.
Защита, которая срабатывает автоматически, без нашего осознания этого, не подпускает к человеку боль, беспокойство и страх, вызываемые случившимся. Она помогает родителям приспособиться к новой действительности, даже если она (или именно поэтому) действует как самообман. Только в том случае, если защита искажается и применяется слишком односторонне и механически, она приносит вред. Но когда она работает на пользу здоровью, защита может дать родителям время понять, что произошло, и подготовиться к последствиям, которые может иметь случившееся.
Проблема состоит в том, что Ребенка их мечты больше нет, а родители еще не могут отпустить его от себя и хотят его вернуть. Моментами они понимают, что это невозможно, но они еще не в силах отказаться от своей мечты. Сделать это означает изменить их роли. Вместо того, чтобы быть родителями здорового и гармонично развитого ребенка, они теперь являются родителями ребенка с ограничением, и для того, чтобы это признать, нужно время.
Чтобы не сломаться, родители должны защитить себя так, чтобы случившееся не обрушилось на них всей своей тяжестью. Отрицая ограничение ребенка, они позволяют «проскочить» в свое сознание только той информации, которую они в данный момент смогут вынести. Таким образом, они знакомятся и учатся справляться с теми трудными вопросами, которые сейчас наполняют их жизнь.
Родители теперь колеблются между мечтой и действительностью. Иногда они видят действительность ясно, а иногда они «закрывают глаза» и мечтают с помощью своих механизмов защиты. Они могут продолжать колебаться в течение очень долгого времени. Возникает «борьба» между мечтой и действительностью, и эта борьба приобретает разные формы.
Отрицание диагноза
Отрицание диагноза часто является самой первой реакцией, когда родители начинают понимать, что у ребенка имеется ограничение. Отрицание такого «угрожающего» диагноза как, например, травма головного мозга, может иногда быть необходимым для того, чтобы сохранить чувство собственного достоинства. Родители, может быть, не в силах осознать этот факт и думают, что врач ошибся. «Это не может быть правдой. Девочка так хорошо выглядит. Диагноз, должно быть, ошибочный».
Вполне возможно, что диагноз правильный, и родителей проинформировали ясным и простым образом. Но несколько месяцев спустя врач может к своему удивлению услышать, что родители «ходят и спрашивают» и дают неверную оценку полученной информации. Это искажение зачастую совершенно непреднамеренное и возникает, главным образом, по двум причинам. Одна — это то, что родители не могут вынести все вызванные происшедшим чувства или еще не могут осознать диагноз. Другая — это то, что тот, кто информировал родителей, не понимал, что информация должна подаваться в такой форме, и в такой момент, в процессе внутреннего переживания горя, чтобы ее могли принять.
Отрицание ограничения может проявляться таким образом, что родители постоянно пытаются доказать, что у ребенка нет ограничений. Они могут, например, принуждать своего ребенка делать больше того, что ему, собственно говоря, под силу. Последствия для ребенка, когда родители долго отрицают ограничение, могут быть тяжелыми. Одна девочка с умственными ограничениями легкой степени, которую всегда вынуждали делать все, что только было в ее силах, стала испытывать все больший стресс и все большую неуверенность с каждым учебным годом; она начала отставать в развитии и стала, наконец, делать меньше того, что ей сначала было под силу.
Если у ребенка имеются функциональные ограничения легкой степени, родителей могут привлекать пустые мечтания о том, что ребенок «всего лишь» запаздывает в развитии и когда-нибудь сможет «догнать сверстников». Родители «толкуют» повреждение как менее угрожающий диагноз или как проблемы в окружающей среде и могут обманывать себя, занимая ребенка только чем-то таким, с чем он хорошо справляется, одновременно избегая тех занятий, с которыми ребенок справляется хуже. Иногда родители цепляются за нереалистичные цели. Одна мама была, например, абсолютно убеждена в том, что если бы у нее только хватало времени, терпения и способности быть твердой и решительной по отношению к ребенку, она бы научила свою дочь с тяжелой травмой головного мозга читать, писать и считать, как другие дети.
Фантазии о том, что ребенок обладает «настоящим» интеллектом и способностями, которые по каким-то причинам не проявляются, могут быть другим признаком отрицания, как и непрекращающиеся фантазии о вдруг изобретенных лекарствах, которые вылечат функциональное ограничение.
Иногда действительность помогает отрицанию. Ребенок с функциональными ограничениями часто требует много внимания и энергии от родителей, которые не в силах замечать развитие других детей. «Особый» ребенок иногда может быть единственным ребенком в семье. Таким образом, возможностей сравнения с братьями и сестрами и другими детьми становится меньше. Даже опытным людям, экспертам также бывает трудно судить о развитии разных функциональных ограничений. Поэтому нет ничего удивительного в том, что думают родители о «настоящих» способностях своего ребенка.
Отрицание диагноза не всегда является чем-то таким, что быстро проходит. Оно может продолжаться годами, и окружающие замечают его больше всего в те моменты, когда детей обычно сравнивают друг с другом, например, когда ребенок «должен» был начать ходить, говорить, перестать писать в штанишки и пойти в школу.
Попытка отрицать диагноз необязательно может быть деструктивной. Она может, например, помочь родителям не подпускать к себе угрожающую депрессию. Но иногда хватает сознательного полу отрицания или сознательной нереалистичной мечты.
«С одной стороны, я должна верить, что мой сын сможет окончить гимназию. С другой стороны, я знаю, что это невозможно. Но если бы я не продолжала верить, что он однажды сможет это сделать, я бы сошла с ума «, — говорит одна мама.
Отречение от ребенка
Различные функциональные ограничения со всем, что это означает, могут казаться неприемлемыми по разным причинам. Часто родители больше реагируют на само слово в диагнозе и на те фантазии и чувства, которые вызывает диагноз, чем на действительное состояние ребенка.
Мысль о том, что сын не имеет никакой возможности стать квалифицированным специалистом или никогда не сможет научиться читать, может стать очень мучительной для родителей. Они боятся отношения окружающих, критики со стороны родственников.
«Угроза», исходящая от ребенка, может стать настолько большой, что родители в той или иной степени сильно отвергают ребенка. Если отторжение слабое, его можно разглядеть в нерешительности или гиперопеке. Часто случается так, что родители, которые не выносят какого-бы то ни было контакта с ребенком, становятся преувеличенно заботливыми по отношению к нему. Они изливают на него видимое внимание, начинают гиперопекать его и стараются различными способами скрыть даже от самих себя то, что их чувства к ребенку не только положительны.
Отречение также может привести к противному. Родители тогда становятся пассивны ко всему, что касается ребенка, и могут игнорировать его самые основные потребности. Им кажется, что ничего уже не имеет никакого значения, поскольку у ребенка, в любом случае, имеется ограничение.
Раннее отторжение ребенка может измениться таким образом, что родители начнут признавать ребенка, но продолжают отрицать ограниченность возможностей ребенка. Одновременно родители показывают преувеличенную любовь к ребенку, которую Адаме (1960) называет «жестокой и враждебной любовью».
В самых сложных случаях отторжения ребенка у родителей нет абсолютно никакой возможности иметь с ним эмоциональный контакт. Они могут полностью отрицать существование ребенка в психологическом смысле.
Отречение от собственных чувств
Но родители отрицают не только ограниченные возможности или отрекаются от ребенка, они также отрекаются от своих собственных враждебных и агрессивных чувств по отношению к ребенку, своей депрессии и своего горя.
Большинство родителей время от времени испытывают агрессивные чувства по отношению к другим своим детям. Но для многих родителей такие чувства по отношению к собственному ребенку «запрещены», и они поэтому не могут их выражать. Вознаграждения, которые родители получают от детей, обычно настолько велики, что они перевешивают агрессивные чувства.
Когда у ребенка имеются функциональные ограничения, негативные чувства становятся сильнее, поскольку трудностей, связанных с ребенком, больше. В таких случаях вознаграждения редки. И так как у родителей мало возможностей для повышенного чувства собственного достоинства посредством ребенка, агрессивные чувства могут стать такими сильными, что родители начинают испытывать очень сильное чувство вины. Им может казаться, что чувствовать агрессивность по отношению к ребенку с ограничением еще более запрещено, чем к другому ребенку. Поэтому родители могут накапливать агрессивность и постоянно ходить с мучительным чувством вины, не зная почему. Родители проявляют ее, например, воспитывая ребенка так, что он становится более зависимым, чем нужно. Когда они потом помогают зависимому ребенку и ухаживают за ним, вина чувствуется меньше.
Другой способ защиты от своих строго запрещенных чувств, таких, как неприязнь, ненависть и отвращение, — инстинктивное желание «переделать» эти чувства на противоположные. Ненависть можно, например, переделать на любовь. За ребенком, который по какой-то причине нежеланный, или от которого хотели бы избавиться, или почему-то не хотят принимать, можно ухаживать, или опекать его, защищая себя от чувств, которые родители сознают, как «запретные».
Гнев по отношению к ребенку направляется на других
Тот гнев, который родители чувствуют по отношению к своему ребенку с ограничением, они, естественно, не могут высказать ребенку. Злость на малыша, который не «выбирал родиться», рассматривается часто как малодушное и аморальное чувство. Но гнев остается, хотя его вытесняют. Иногда он все равно прорывается и обрушивается «не на того» человека. Когда гнев прорывается, он не всегда кажется гневом. Он может быть по-разному замаскирован или «заретуширован».
Вместо того, чтобы направляться на ребенка, гнев может направляться на кого-то из близких. Он может проявляться в виде горечи или в обвиняющей, мученической позиции одного из родителей по отношению к другому.
«Самое малое, что мой муж мог бы для меня сделать, — это немного позаботиться обо мне, когда он приходит домой. Если я должна целый день работать с ребенком, как на каторге, он тоже может также поработать, даже если это какая-то минутка вечером», -говорит одна мама.
Гнев может направляться на других детей в семье, к которым тогда предъявляются неразумные требования.
«Я никогда не давала остальным детям чувствовать на себе бремя их брата, так что они обязаны не быть мне в тягость «.
Иногда гнев направляется на какого-то одного ребенка в семье. Родители могут чувствовать ревность к ребенку, у которого есть дарования и умения, которых никогда не будет у ребенка с ограничением.
Гнев может распространяться и более широко, как, например, у отца, который каждый день сопровождал своего сына до школы. Он позволял своему сыну бегать и шуметь в автобусе, без каких бы то ни было запретов. Он оправдывал себя тем, что окружающие должны видеть, что значит иметь ребенка с функциональными ограничениями, и он добавил: «Тогда, может быть, они начнут серьезно относиться к нарушению развития и станут более щедро давать деньги нашим детям». Таким образом, ему удалось перенести свою агрессию вне себя, и ему не нужно было чувствовать себя виноватым в том, что он не обращал внимания на других.
«Я всегда смотрела на себя как на неудачницу до тех пор, пока я не забеременела. Тогда я почувствовала, что была не хуже других. Но когда ребенок родился, я поняла, что у меня ничего не удалось, и не хотела больше жить «. (Микаэльс, Шукман, 1962)
Переживания о том, что может случиться с ребенком, когда родители умрут, могут быть обоснованными переживаниями. Они могут быть связаны с желанием смерти, относящимся либо к ребенку, либо к самим родителям.
Желание смерти
Нередко у родителей возникают фантазии о том, чтобы умертвить своего ребенка с функциональным ограничением.
«Я все больше и больше думала о том, что я должна убить этого ребенка. Это казалось простым решением, которое бы положило конец нашим бедам и несчастьям». (Ганнам,1976)
Многие, а, может быть, и все родители когда-нибудь желали, чтобы ребенок с функциональным ограничением умер. Но большинство людей считают это чувство возмутительным. Однако таким чувствам надо давать выход и принимать их как естественные, вместо того, чтобы держать их в тайне, пока они не станут нестерпимыми. Зачастую родители боятся, что они причинят вред своему ребенку. Если у них появится возможность говорить о своих опасениях, напряжение может уменьшиться, и угнетающее желание причинить вред ребенку может быть признано естественным чувством, привычным для большинства людей и не являющимся признаком редкой низости.
Чувство никчемности, которое возникает в связи с рождением ребенка с ограничением, может вести к мыслям о самоубийстве, особенно у родителей, которые и раньше были о себе невысокого мнения.
Горевать посредством кого-то другого
Родители, которые не смогли «переработать» свое собственное горе, иногда пытаются сделать это косвенно, помогая другим родителям в их горе. В этом случае родитель получает возможность горевать «на расстоянии» через другого родителя, который выполняет роль «замещающего скорбящего».
Эти родители, которые скорбят не о своей собственной потере, а о потере других, кажется, почти принужденно жалеют других. Хотя они, благодаря этой своей необходимости переживания за других, иногда и приносят большую пользу, но также могут стать в тягость как себе самим, так и тому, кому они помогают. На этих «замещающих скорбящих» родители перекладывают свои собственные чувства горечи и беспомощности. Им иногда удается почти полностью избежать собственные отчаяние и страдание, используя таких «заместителей» (Боулби, 1963).
Чтобы кого-то избрали в качестве заместителя, этого человека (например, другого родителя) должно постигнуть горе или он должен восприниматься как беспомощный и ищущий поддержки. Такие заместители встречаются как в нормальном, так и в болезненном горевании, но когда родитель, которого постигло несчастье, горюет только посредством других, процесс горя искажается. Если родители не выражают открыто свое горе, тоску и отчаяние, процесс внутренней работы, связанной с горем, приостанавливается задолго до того, как узы с Ребенком их мечты разорваны. По-настоящему приспособиться к действительному ребенку становится тогда невозможным.
Само отстранение от окружающего мира
Иллюзия о том, что ничего не изменилось, может сохраняться, если человек избегает ситуаций, где действительность проясняется. Родители оглядываются на прошлое и не строят никаких планов на будущее. Отчасти они пытаются остановить время.
Мама, которую постигло несчастье, может сама избегать контакта с другими, если она испытывает бессознательные чувства стыда или вины. Ее стыд связан с ощущением того, что она потерпела неудачу как женщина, говорят Льюис и Пейдж (1978), в связи с мертворожденным ребенком. Эти же чувства часто встречаются у мам детей с функциональными ограничениями.
Родители также могут изолировать себя от окружающих, потому что они боятся, что не смогут скрыть гнев, который они испытывают по отношению к более счастливым родителям. Иногда гнев растет из-за недостатка сочувствия, проявляемого другими. Многие не замечают, что родители полностью отдали свою любовь ребенку с функциональным ограничением, который все равно является продолжением их самих. С другой стороны, гнев может расти из-за невысказанного сострадания, которое проявляют другие. Вопросы мучительны, но также мучительно, когда люди избегают говорить о ребенке.
Многие родители детей с функциональными ограничениями постепенно уменьшают мир своих интересов до такой степени, что все их мысли и поступки зацикливаются на ограниченных возможностях ребенка. Они все больше и больше теряют контакт с «внешним» миром, и со временем все их существование, семейная жизнь, работа, свободное время, развлечение и общение вращаются вокруг вопросов об ограниченных возможностях ребенка. Иногда брат или сестра ребенка являются единственным, слабым связующим звеном с «внешним» миром.
Контакт в семье нарушается
«Потерянный» ребенок без ограничения продолжает оказывать влияние на жизнь семьи, если у родителей не появляется возможности «переработать» свое горе. Ограничение у действительного ребенка может открыть старые раны и обнажить личные проблемы, которые ранее были скрыты. Эти процессы сказываются не только на родителях, но и на других детях в семье, поскольку каждый ребенок рождается в семье как в едином коллективе.
Проблемы, которые постигают семью, ставят очень большие требования к сотрудничеству между родителями. Но это сотрудничество становится особенно сложным, поскольку ограничение ребенка вызывает глубоко личные вопросы, которые могут показаться слишком щекотливыми и страшными, даже чтобы просто сказать о них партнеру.
Родители, во-первых, редко испытывают одинаковые чувства одновременно. Ребенок и ограничение ребенка могут иметь для них разное значение, и у них может быть разный предыдущий опыт, который заставляет их бороться с различными вопросами. Также у сестер и братьев, которые легко оказываются в тени, есть свои «тайные» проблемы, о которых они не смеют рассказывать, чтобы не множить проблемы родителей. Это приводит к тому, что каждый член семьи, в том числе дети, обособляется со своими переживаниями и своими вопросами, хотя им нужно было бы говорить друг с другом о проблемах, чтобы расстояние между ними не стало слишком большим. Все же они понимают, что сотрудничество в семье необходимо, и стараются его достичь.
Но пока у членов семьи не будет контакта друг с другом, сотрудничество будет развиваться поверхностным, мнимым образом. Если не будет найден способ говорить о щекотливых вопросах в семье, ее члены будут друг перед другом делать вид, что у них все хорошо, в то время, как эмоциональная пропасть между ними будет становиться все больше. Необходимо, чтобы у каждого была возможность выражать свои личные чувства — где-нибудь! — чтобы сотрудничество в семье было более глубоким и полезным.
Ограничение ребенка представляет собой угрозу для родительского чувства собственного достоинства и пригодности. Это ощущение настолько невыносимо, что они ищут у себя и у своих родных подтверждения в том, что они не «виноваты» в этом ограничении, и могут молча обвинять партнера за то, что он является «причиной» этого.
Чаще всего мама заботится о ребенке и имеет с ним самый тесный контакт. Изнурительный ежедневный контакт постоянно напоминает ей о ее «неудаче». Она также понимает, что должна изменить свою профессиональную жизнь и честолюбивые цели ради ребенка.
Но удар по чувству собственного достоинства не обязательно будет меньшим и для отца из-за того, что у него не такой тесный контакт с ребенком.
Символическое значение ребенка для отца тоже значимо. Но говорить о символическом значении ребенка и разочаровании по поводу того, что оно не выполняется очень трудно. Символика недостаточно очевидна, и родитель, возможно, еще не настолько осознает значение происходящего, чтобы можно было об этом говорить. Для других людей легче понять трудности, связанные с усталостью, стрессом и бестактностью окружающих, чем с неясными символическими значениями.
Многие родители держат свое горе в себе, чтобы пощадить чувства близких. Но тогда они теряют возможность поговорить о своих проблемах, что облегчило бы горевание. Также один из родителей и другие дети в семье, которые чувствуют свою причастность к происходящему, но не смеют высказывать эти чувства из сожаления к маме или папе, сдерживают свой собственный процесс переживания горя.
Мама может чувствовать большую вину за то, что она берет на себя полную ответственность за ребенка. Она посвящает свою жизнь заботе о ребенке и может пожертвовать всем ради него. Если отец не испытывает подобного желания, и хочет уделять время себе самому и другим, мама чувствует себя защитником ребенка, а отца подозревает в вероломстве. Братья и сестры ребенка тоже могут почувствовать себя предателями, если они осмелятся показать, что они хотят жить своей собственной жизнью и не жертвовать слишком многим ради своего брата или сестры. Родители заклиниваются на своих позициях, которые все больше расходятся. Мама изолирует себя и берет с собой ребенка в мир, куда никто другой не может проникнуть. Она распоряжается всем по-своему и показывает различными способами, что только она знает и понимает, что нужно ребенку. В то же время она, безусловно, надеется на помощь папы.
Отец, который не может пробиться через стену, чувствует себя «исключенным» из их мира и отступает в сторону. Когда ответственность со временем кажется более тяжелой, маму начинает раздражать «равнодушие» папы. Она боится, что на нее одну ляжет вся ответственность за ребенка, несмотря на то, что она отчасти этого хотела. Ее разочарование заметно в мученичестве, горечи и обвинениях.
Чаще всего мама изолирует себя с ребенком и исключает других. Но иногда таким человеком может быть и отец, особенно когда самую большую ответственность за заботу о ребенке несет он.
Некоторые родители больше не заводят детей, чтобы целиком посвятить себя своему ребенку с ограничением. Другие хотят еще одного ребенка в надежде суметь доказать свою значимость и свою способность иметь здоровых детей. В некоторых случаях новый ребенок действует как «разрешение», чтобы оторваться от ребенка с ограничением, поскольку новый ребенок требует много забот и внимания.
Оказывается, что сближение и солидарность между родителями — не всегда здоровое явление. Родители могут сливаться в остром ощущении себя «избранными» или мучениками, которые тратят всю свою энергию на то, чтобы отказать себе во всех удовольствиях ради ребенка. Родители в таком случае поддерживают чувство собственного достоинства, удовлетворяя потребности зависимого от них ребенка. Родители буквально принимают функциональное ограничение, и они редко сомневаются, говорить о нем или нет. Они могут детально занимать себя всеми трагическими аспектами своей жизни и охотно делятся своим несчастьем со всеми, кто хочет слушать.
Такие родители не очень хотят принимать какую-либо помощь, которая бы облегчила уход за ребенком, — независимо от тяжести ограничения ребенка — и могут сильно ущемлять потребности остальных своих детей, друг друга и самих себя «ради ребенка». Они строят свою жизнь с «особенным» ребенком в центре и постепенно становятся зависимыми от его ограничения, что предопределяет всю их последующую жизнь.
Чем интенсивнее родители должны «защищать себя» от ограничения ребенка, чем дольше это будет продолжаться, тем вероятнее, что ограничение само по себе станет «необходимым» для их дальнейшей жизни. Родители постепенно втягивают ребенка в свою психологическую зависимость от сложившихся обстоятельств. Когда это происходит, положительная динамика в развитии ребенка может стать угрозой приспособленности самих родителей. И как результат — они бессознательно будут препятствовать тому, чтобы ребенок развивался и становился менее зависимым.
Продолжение следует
