Свободные дети. А еще храбрые и осторожные
Ширшов Алексей и Руфина:
Исцеляющее родительство
Твоё сердце свободно — так имей мужество слушать его
(из к/ф «Харброе сердце»)
Этот текст мы писали не для тех, кто хотел бы, чтобы дети были удобными, послушными, легко воспитываемыми. Нет. Этот текст для тех, у кого, к вящей радости, уже свободные дети или у кого ещё нет, но но очень хочется, чтоб они были свободными. И неудобными, ершистыми, дерзкими, непокорными, подвижными, неожиданными.
Этот текст написан по мотивам воспитания четверых детей, одному из которых уже более двадцати, а младшему менее четырёх. И на фоне незначительных кровопотерь из рассечённых губ и разбитых носов родителя, связанных с защитой свободы собственных детей.
Дети, давайте не будем смеяться!
Раньше мы считали, что иерархия в семье — это хорошо. Конечно, хотелось, чтоб дети слушались. Беспрекословно. Это удобно. И ещё это правильно, ведь подчинение означает уважение к старшим. А это неоспоримая моральная норма. Но однажды мы нарисовали таблицу, где в одном столбике описали наши личные желания относительно характеристик детей и ожидания от детей, то, какими бы мы хотели их видеть, а в двух других — культурные стереотипы о нормальных детях и ожидания родственников. То, что мы написали в двух последних, — неважно. Важно, что мы не захотели воспитывать «ожиданно», озираясь на нормы и стереотипы. А прочитав то, что было в первом столбце, мы задумались — там были противоречивые ожидания, например, дерзкий и послушный, живой и тихий, и т.п. Понятно, что мы выбрали свободных, шумных, заливистых, беспокойных детей. Ну и иерархия, вопросы послушания и подчинения, отмерли потихонечку. Жить стало сложнее, но постепенно дышать стало легче. Как нам, так и детям. Приноровились как-то.
Кстати, такую штуку со стереотипами и ожиданиями очень интересно проводить по поводу супругов, как показывает наш опыт её использования в семейном консультировании. Когда иерархия уходит из супружеских отношений, дышать тоже становится как-то радостнее. Мы и в неё играли на полном серьёзе, с погружением, так сказать, есть с чем сравнивать.
Свободу как ценность, как благо в нашей культуре воспитания заметить трудно, если вообще возможно. Её там нет. Отношения к детям таково, что взрослые в большинстве случаев подавляют или отрицают их ощущения, чувства, эмоции, движения. И соответственно, навязывают правильные, нормальные. «Не балуйся», «не бойся», «не кричи», «не бегай», «не прыгай», «не плачь»… А пару лет назад от учителя одной из лучших вальдорфских московских школ дети услышали на каникулах, в школьном выездном лагере, окрик «Дети, давайте не будем смеяться!». Подавляют взрослые не только плач, страх, стремление к защите, нерегламентированные движения, но и смех, радостные крики, обрезая жизненную силу и инстинкты.
Бойся, если не боишься, не бойся, если боишься
Если ребёнок боится чужого человека, который для него просто монстром может казаться, ему говорят: «Не бойся!» Если же ребёнок лезет на дерево или на ещё что-нибудь, как будто специальное созданное для детских исследований, ему говорят: «Не лезь! — Упадёшь!» То есть, когда ребёнок сжимается от страха, ему говорят «Не бойся», а когда он смело исследует окружающее пространство, его пугают: «Не лезь, упадёшь». И это не страх за детей, не забота о физической безопасности. Это что-то иное. Это какое-то необъяснимо дикое желание «закрепостить», зажать детей. Вот несколько показательных историй из нашей жизни и жизни наших знакомых на эту тему.
Папа с детьми выходит с прогулочного катера, старший ребёнок подлезает под цепи и идёт по внешней стороне причала. К нему лезет охранник, пытаясь его схватить. Родитель пытается остановить охранника, объясняя ему, что ребёнок пугается чужих и просто упадёт, отшатнувшись от него. Охранник продолжает тянуть руки к ребёнку, его отрезвляет только лёгкий удар родителя с другим ребёнком на руках.
Папа с детьми стоит у ступенек здания. Ребёнок лезет по перилам. У перил стоит охранник с сигаретой в руках. Папа просит убрать сигарету от ребёнка, на что тот бурчит себе под нос. Папа поднимается по лестнице, чтоб уточнить сказанное охранником, и получает удар ногой в грудь, падая со ступенек. После небольшой потасовки охранник и оказавшаяся рядом официантка начинают ругать родителя за то, что тот не смотрит за ребёнком, не заботится о его безопасности.
Папа стоит с детьми у подъезда. К ним подходит пожилой мужчина и тянет руки, чтоб потрепать младенца за щёчку. Папа видя, как сжимается ребёнок, останавливает руку, объясняя, что ребёнку это это неприятно. Мужчина продолжает настаивать на своём движении, мотивируя это тем, что не надо его бояться, потому что он любит детей и у него самого трое внучат. Неугомонный.
Мама едет в метро с ребёнком. Соседка треплет ребёнка за щеку. Мама убирает её руку и треплет соседку за щеку. «А вам приятно?», — спрашивает, — «Вот и ей также!»
Взрослые пытаются ограничить детей даже на детских площадках. Так, примерно в 100 км от Москвы окружающие заорали чуть ли не матом на детей и родителей просто за то, что те залезли на, а не в детский деревянно-металлический автомобиль.
Такое зажимание и попрание свободы чувств и передвижений идёт не только по отношению к маленьким детям, но и к детям школьного возраста. Например, на нашем школьном стадионе запретили ездить детям на велосипеде, потому что он якобы оставляет следы. Зато там разрешают играть в футбол подросткам и мужикам, после которых на новеньком покрытии горы окурков, бутылок и др. мусора, который не убирается. Кстати, недавно над одной из наших учительниц был суд по поводу того, что она ударила в живот школьника, так она после этого продолжает работать. Представляете, как живот сжимается у детей, когда они вновь приходят к ней на урок? А она ещё и пугает комиссией по делам несовершеннолетних, причём первоклассников.
Ещё совсем недавно, в Советском Союзе, любой взрослый имел право на шлепок. Реализация этих вопиющих норм задокументирована в советских детских фильмах. Вместо права на шлепок в народном праве появилось право заботиться о физической безопасности чужого ребёнка или права ограничивать его телесную свободу. Речь идёт об окриках «не балуйся», «не бегай», «не играй», «не лазай» и проч., сыплющихся на активного ребёнка со всех сторон. Также это народное право реализуется в форме поглаживаний по голове, запугивания-заигрывания, указаний, поправления шапок и капюшонов. Масштаб количества и качества допустимых действий по отношению к телу ребёнка просто поражает. Кстати, если вы не в курсе, ещё сохранились люди, которые считают себя вправе шлёпать чужих детей, даже в присутствии их родителей.
Просто быть собой
Ну ладно, давайте о хорошем. Дети могут быть свободными. Их свобода зависит только от нас, родителей, психологов, специалистов по работе с детьми. И мы можем им дать её. Свобода — это не вседозволенность. Свобода — от слова «своё». Свобода — это право быть собой. Это собственность на своё тело и право на неприкосновенность. Право на защиту своих владений и своих границ.
Зажатые, зажимаемые дети замкнуты и/или бесчувственны к границам. Открыть можно только то, что закрыто, защищено. Открыть можно только то, что имеет границы. Хочу закрываю, хочу — открываю. Это — моё. Свободные дети открыто проявляют свои реакции и чувства. Они убегают, дерутся или сжимаются, когда им страшно, и их никто не исправляет, не деформирует в соответствие общественному вкусу, в угоду норме и взрослым, требующим потакать собственным капризам.
Так как их движения, их эмоции уважают, то они в контакте со своим телом. Поэтому они свободно играют с ножами, вертятся вокруг ям, залезают высоко на деревья и любые конструкции. Ведь их опекает инстинкт самосохранения, спинной мозг, мудрость тела. Они встают после падений, и им не приходится во время искреннего плача от боли выслушивать нравоучения: «Ну вот, я же тебе 100 раз говорила», «В следующий раз будь осторожен», «Куда ж ты лезешь», «Не плачь, всё хорошо» и т. п.
Свободным детям дают возможность бояться, то есть телесно реагировать на опасность, которую ребёнок определяет безошибочно, пока не сбита чуйка. Тело при опасности собирает все свои ресурсы, мобилизует энергию для дальнейшего бегства или борьбы. Если же ребёнок ещё мал или опасность слишком велика, тело замирает. И в комфортных безопасных родных условиях тело оживает, расцветает вновь, что может сопровождаться дрожью, потряхиванием, плачем. Если же его одёргивать, оставлять без поддержки, наедине в этом состоянии, то замирание останется с ребёнком, возможно, на всю жизнь. Забирая страх, мы лишаем тело способность реагировать на опасность и свободу выбирать способ реагирования.
Храбрость не означает, что дети кидают себя безрассудно в опасность. Наоборот, они осторожны и внимательно оценивают обстановку. Поэтому прыгают именно с той высоты, с какой они могут приземлиться без боли и травм. А встречаясь с неотвратимой опасностью и болью, они проходят сквозь неё без последствий.
Вспомните свой собственный страх и попробуйте, преодолевая сковывающее оцепенение, сделать защитное движение — толчок или удар — или просто бегите. Так вы сами можете почувствовать ресурс страха и его пользу. Подкашивающиеся ноги — это расслабленные, свободные ноги, ноги, избавленные от ненужного во время бегства напряжения. Позыв сходить в туалет — освобождение от лишнего и опасного груза. Учащённое дыхание и пульс — это улучшенное кровоснабжение всех тканей.
Батя, ты пахнешь глазами!
Когда свободным детям больно, их просто обнимают и отогревают. Не забалтывая навязчивыми проговариваниями, объясняющим, что же с ними происходит. Им этого не нужно. Им нужна поддержка и любовь, а не умные слова, подсовываемыми взрослыми для называния того бурного океана, что бушует внутри. Сочувствующие вопросы, да, они могут быть нужны. Подуть, погладить ушибленное место — это сверхволшебное средство всегда, если есть с ребёнком контакт, близость. Вот это инстинктивное, биологическое побуждение, а не культурное. Погладить, облизать там, где бежит кровь, подуть. Очень сильное поведение у мам иногда срабатывает, когда они видят кровь ребёнка своего. Завораживающее зрелище проснувшейся матери, зализывающей кровь ребёнка. Бегущая с волками стоит рядом.
Ребёнок и сам иногда трёт место боли или даже берёт руку родителя и трёт ею. Потому что родительская кожа почти что панацея. И глаза. Дети даже чувствуют запах родительских глаз и упиваются им. Какое счастье смотреть друг другу в глаза! Однако не всем детям доступен контакт глаза в в глаза. Его недоступность указывает на психологическую рану, а раны, как известно, в природе зализывают. О том, как зализывать такие раны и возвращать контакт глазами, мы поговорим в следующий раз, а пока укажем на необходимость дождаться такого контакта, когда ребёнок ушибся или с ним ещё что-то случилось неприятно-болезненное.
Итак, ребёнок упал, плачет, кричит от боли или сразу вскочил и побежал. О первой реакции на плач-крик мы писали выше, в случае же резкого вскакивания и продолжения движения надо мягко остановить, обнять, спросить, всё ли в порядке, как себя чувствует. И взглянуть в глаза. И после плача тоже. Если в глазах — страх, ужас или отсутствующий взгляд, или невозможность установить контакт, то ждём, поглаживаем, успокаиваем и успокаиваемся, пока глаза не придут в себя. Можно легко вернуть взгляд, спросив у ребёнка, где глаза родителя или какого они сейчас цвета. Также можно сгладить боль, обратив внимание на ту часть тела, которая не ушиблась.
Почему так много мы говорим о тех случаях, когда ребёнок падает? Потому что неотогретый, неуспокоенный плач от физической ранки может привести к психической ране. Тело реагирует на опасность и/или боль взрывом жара, резким возбуждением, мобилизацией внутренних сил, и если телу не предоставить возможность распуститься, выпустить себя, реализовать мобилизованную энергию, то нервная система останется зажатой на этом возбуждённо-тревожном состоянии, и ребёнок реагирует на раздражители с пика этого выматывающего состояния, а не адекватно ситуации. С зажатой нервной системой говорить о свободе затруднительно.
Свободу в ребёнке можно вырастить, оберегая право ребёнка быть самим собой, иметь свои побуждения, желания, потребности, реакции, и получать отклик родителей на них. Отклик немедленный. Здесь и сейчас. Такое возможно только, когда родитель настроен на ребёнка, только тогда, когда он присутствует здесь-и-сейчас, в границах своего тела и в контакте с ребёнком. Чувствовать себя и ребёнка. Чуять. Достаточно пары минут в день такого 100% близкого со-присутствия настроенного родителя и ребёнка для того, чтоб обеспечить взращивание свободы. И ощутить, насколько жизнь прекрасна и удивительна. Продолжение следует.
ФОТО Елены Шумиловой
