Сила уязвимости
Брене Браун: Несколько лет назад мне позвонила организатор мероприятия, на котором я собиралась выступать. Она позвонила и сказала: «Я не знаю, что написать о тебе в объявлении». Я подумала, а в чём проблема? Она сказала: «Просто я видела твоё выступление, и я собираюсь назвать тебя исследователем, но, боюсь, что если я тебя так назову, никто не придёт, потому что сочтут тебя скучной и вообще не в тему». И она продолжила: «Но мне понравилось твоё выступление, ты — хороший рассказчик. Поэтому я думаю, что просто назову тебя рассказчиком».
И, конечно же, академическая неуверенная в себе часть меня воскликнула: «Как ты собираешься меня назвать?» Она ответила: «Я собираюсь назвать тебя рассказчиком». Я — ей: «А, может, волшебным эльфом?» А потом: «Дай-ка подумать». Я попыталась собрать всё своё мужество. И я подумала, я — рассказчик. Я анализирую качественные показатели, я собираю истории. Это то, чем я занимаюсь. И, может быть, истории — это просто информация, поданная с душой? И, может быть, я просто рассказчик? И поэтому я сказала: «Знаешь что? Почему бы меня просто не назвать «исследователь-рассказчик»?». А она на это: «Ха-ха! Такого не бывает!»
Итак, я исследователь-рассказчик, и сегодня я собираюсь рассказать вам несколько историй о части моего исследования, которое фундаментально расширило моё восприятие и изменило мой образ жизни, отношение к любви, работе и родительским обязанностям.
Когда я была молодым учёным, докторантом, в первый год у нас был профессор, который сказал нам: «Значит так, всё, что не поддаётся измерению, не существует». И я подумала, что он просто заигрывает со мной. Я спросила: «Честно?» — Он ответил: «Абсолютно!».
Хочу, чтобы вы поняли, у меня степень бакалавра и степень магистра по социальной работе и я работала над получением степени доктора по социальной работе, поэтому вся моя научная карьера была окружена людьми, которые как бы считали, что жизнь — это хаос, люби её такой. А я считала так: жизнь — это хаос, её надо почистить, организовать, и сложить в красивую коробочку.
И вот, представьте, я нашла свой путь, начала строить захватывающую карьеру, как говорят соцработники, «погрузилась в рабочий дискомфорт». А с дискомфортом я привыкла делать так: ударить его по голове, отодвинуть и получить одни пятёрки. Такова была моя мантра. Поэтому я была в радостном предвкушении. Это была карьера именно для меня, потому что меня интересуют запутанные темы. Я хочу научиться их распутывать. Я хочу их понять. Я хочу внедриться во всё, что важно, и разгадать шифр, чтобы все могли увидеть.
Я начала с отношений. Потому что, к тому времени я, как ты 10 лет проработал соцработником, начинаешь осознавать, что мы здесь ради отношений. Отношения — цель и смысл нашей жизни.
В этом вся суть. Не важно, общаешься ли ты с людьми, которые работают в сфере социальной справедливости, психического здоровья, насилия и беспризорности, мы знаем, что отношения, способность ощущать привязанность — это то, как мы связаны на уровне нейробиологии, это то, почему мы здесь. Поэтому я подумала: «Знаете что? Я начну с отношений!»
Вам знакома такая ситуация, когда начальник оценивая вашу работу, говорит, что вы отлично справляетесь с 37 пунктами, кроме одного, где есть «возможность для роста»? И всё, о чем вы можете думать, это эта самая «возможность для роста»? Так вот, моя работа пошла таким же путём. Потому что, когда я спрашивала людей о любви, они рассказывали мне о разбитых сердцах, когда я спрашивала людей о принятии, они рассказывали мне о самых мучительных переживаниях отверженности, и когда я спрашивала людей про отношения, они рассказывали мне истории про утрату отношений.
Очень быстро — через 1,5 месяца после начала исследования — я наткнулась на безымянное понятие, которое раскрывало отношения с такой стороны, которую я не понимала или никогда не видела. Поэтому я отошла от своего исследования и стала разбираться, что это такое. Оказалось, что это — стыд. Стыд — это страх утраты отношений. Есть ли во мне что-то такое, что может сделать меня недостойным отношений с другими людьми, когда они об этом узнают? О стыде я могу вам много чего рассказать: это глобальное явление, присутствует у всех. Не чувствуют стыд только те люди, которые не способны сочувствовать или вступать в отношения. Никто не хочет об этом говорить, и, чем меньше об этом говорят, тем больше оно присутствует. В основании стыда лежит уверенность, что «я — недостаточно хорош». Нам всем знакомо это чувство: «Я недостаточно незамутнённый, недостаточно стройный, богатый, красивый, умный, продвинутый». В основании стыда лежит сильнейшая уязвимость, потому что, чтобы отношения состоялись, мы должны позволить людям увидеть нас такими, какие мы есть на самом деле.
Я ненавижу уязвимость. И поэтому я подумала: вот мой шанс напасть на неё с моей мерной палкой. Я начинаю атаку, я собираюсь со всем этим разобраться, потратить год, разложить стыд по полочкам, понять, как работает уязвимость, и перехитрить её. Итак, я была готова, и пребывала в радостном предвкушении. Вы уже поняли, что из этого ничего не вышло.
Я могла бы вам много рассказать про стыд. Мой один год превратился в шесть лет, тысячи историй, сотни длинных интервью, фокус-групп. Был период, когда люди присылали мне страницы своих дневников и присылали свои истории — тысячи историй за шесть лет. И, похоже, что я разобралась с этим.
Мне кажется, я поняла что такое стыд, и как он работает. Я написала книгу (The Gifts of Imperfection: Let Go of Who You Think You’re Supposed to Be and Embrace Who you Are – О.П.), опубликовала теорию, но что-то было не в порядке, и это что-то заключалось в следующем: если взять опрошенных мною людей и приблизительно разделить их на людей, у которых на самом деле есть чувство достоинства, а это сводится к тому, что у этих людей сильное чувство любви и принятия, и на людей, которые борются за это, людей, которые сомневаются, насколько они хорошие, — была только одна составляющая, которая отделяла людей, у которых есть сильное чувство любви и принятия, от людей, у которых с этим большие трудности. И она заключалась в том, что люди, у которых есть сильное чувство любви и принятия, верят в то, что они достойны любви и принятия. Вот так. Они верят, что они этого достойны. Для меня сложность, которая мешает отношениям, — наш страх того, что мы недостойны отношений, — представляла личный и профессиональный интерес, я чувствовала, что это надо лучше понять.
Я взяла все интервью, где я видела достоинство, где я видела, что люди живут таким образом, и стала их изучать. Что у этих людей общего? Я взяла красивую папочку и маркер «Шарпи» и задумалась, как мне назвать это исследование? И первые слова, которые пришли мне в голову, были «искренние». Эти люди искренние, их жизнь проистекает из глубокого чувства достоинства. Поэтому я подписала папку и начала изучать информацию. Мне пришлось вернуться ко всем тем интервью, вытащить те истории, события. В чём тут суть? Какова модель поведения? И вот, что я обнаружила.
Что у них было общего, так это чувство мужества. И я хочу провести различие между мужеством и отвагой. Мужество (courage) — происходит от латинского слова cor, что означает сердце, — и первоначально, когда это слово впервые пришло в английский язык, оно означало — рассказать историю о том, кто ты есть, от всего сердца. Итак, у этих людей было, просто говоря, мужество быть несовершенными. У них было сострадание, чтобы быть добрыми в первую очередь к себе и затем к остальным, потому что невозможно испытывать сострадание к остальным людям, если мы не можем относиться по-доброму к себе. И ещё, как результат своей искренности, они были готовы отказаться быть такими, какими они должны были бы быть, по их представлениям, ради того, чтобы быть теми, кто они есть на самом деле, а это непременное условие для того, чтобы отношения состоялись.
У таких людей было еще кое-что общее. Они полностью приняли уязвимость. Они считали, что то, что сделало их уязвимыми, сделало их прекрасными. Они не говорили о том, что состояние уязвимости удобно, но они также не считали уязвимость чем-то невыносимым. Они просто были уверены, что это необходимо. Они говорили о готовности сказать первыми «я люблю тебя», о готовности делать что-то когда нет никаких гарантий, о готовности спокойно дождаться звонка от врача после маммограммы. Они готовы вкладываться в отношения с человеком, которые, возможно, сложатся, а, возможно, и нет. Они считали, что всё это имеет первостепенное значение.
Лично я считала это предательством. Я поверить не могла, что я поклялась в верности научному исследованию (а задача исследования — это контролировать и предсказывать; изучать феномены ради ясной цели — контролировать и предсказывать). А моя миссия контролировать и предсказывать натолкнулась на ответ, что жить надо, не боясь быть уязвимой, и перестать контролировать и предсказывать. Это привело к небольшому нервному срыву- который на самом деле не был небольшим. Я назвала это нервным срывом, а мой психотерапевт называет это духовным пробуждением. Духовное пробуждение звучит лучше, чем нервный срыв, но, уверяю вас, это был нервный срыв.
И мне пришлось отложить всю информацию и идти искать психотерапевта. Знаете, можно много узнать о себе, когда звонишь друзьям и говоришь: «Я думаю, мне надо сходить к кое-кому на приём. Можешь кого-нибудь посоветовать?» Потому что примерно пятеро из моих друзей отреагировали так: «У-у-у, не хотелось бы мне оказаться не месте твоего психотерапевта». Я говорю: «Что это значит?» А они в ответ: «Знаешь, просто хочу сказать тебе, не бери с собой мерную палку».
Итак, я нашла психотерапевта. На первую встречу с Дианой я принесла описание того, как живут искренние люди. Она спросила, как дела, я ответила: «Прекрасно, у меня всё хорошо». Она спросила, почему я здесь, я ответила, что у меня есть трудность. Она спросила: «В чём трудность?» Я ответила: «У меня проблема с уязвимостью. Я знаю, что уязвимость это то, откуда исходит стыд и страх и наша борьба за значимость, но, оказывается, из неё также рождается радость, творчество, принятие, любовь. И я думаю, у меня есть проблема, и мне нужно немного помочь». И я добавила: «Только пожалуйста, никаких разговоров про семью, никакого дерьма про детство. Мне просто нужны некоторые стратегии». И тогда она сделала такое лицо… Я и спрашиваю: «Всё плохо, да?» А она мне в ответ: «Это не хорошо, и не плохо. Это просто то, что есть». И я сказала: «О Господи, я пропала».
С одной стороны так и получилось, а с другой стороны — нет. И на это ушло около года. Есть люди, которые, осознав важность уязвимости и нежности, перестают им противиться и начинают так жить, но
- ко мне это не относилось, и
- я даже не общалась с такими.
Для меня это была личная драма, которая длилась целый год. Это был поединок. Уязвимость нападала, я нападала в ответ. Я проиграла битву, но, возможно, вернула свою жизнь.
И затем я снова вернулась к своему исследованию и провела несколько следующих лет, усиленно пытаясь понять, какие решения принимают эти искренние люди, и что мы делаем с уязвимостью? Почему мы так сильно боремся с ней? Одинока ли я в борьбе с уязвимостью? — Нет. Вот что я узнала.
Мы подавляем уязвимость, когда боимся быть неидеальными. Я хотела в этом разобраться, я опубликовала на Фейсбуке и в Твиттере такой вопрос: «Что для вас уязвимость? Что заставляет вас чувствовать себя уязвимыми?» И за полтора часа я получила 150 ответов: просить мужа о помощи, потому что я заболела, а мы недавно поженились; проявлять инициативу в сексе по отношению к мужу; по отношению к жене; получать отказ; звать на свидание; ждать, пока доктор перезвонит; быть уволенным; увольнять других — это мир, в котором мы живем. Мы живем в уязвимом мире. Мы пытаемся справиться с этим, зачастую просто подавляя уязвимость.
Мы — самое погрязшее в долгах, страдающее ожирением и зависимостями, и сидящее на лекарствах взрослое поколение за всю историю Америки. Проблема заключается в том, что невозможно избирательно подавлять эмоции. Нельзя сказать: «Вот это для меня плохо. Вот уязвимость, вот горе, вот стыд, вот страх, вот разочарование, я не хочу это чувствовать. Я возьму пару бутылок пива и пирожное с кремом. Я не хочу это чувствовать.» Господи! Нельзя подавлять эти тяжелые чувства, не подавляя другие наши эмоции. Их невозможно заглушать избирательно. Когда мы их подавляем, мы подавляем радость, подавляем благодарность, подавляем счастье. И тогда мы несчастны, и мы ищем цель и смысл, и мы чувствуем себя уязвимыми, и тогда мы берем пару бутылок пива и пирожное с кремом. И начинается заколдованный круг.
Нам необходимо задуматься о том, почему и как мы подавляем. И речь идёт не только о зависимости. Всё, что неоднозначно, мы делаем определенным. Религия ушла от веры и таинства в определённость. Я прав, ты неправ. Закрой рот! Вот так. Определённо. Чем больше мы боимся, тем больше становимся уязвимыми, и тем больше мы боимся. Так в наши дни выглядит политика. Больше нет дискурса. Нет разговора. Только обвинения. Знаете, как в науке описывается «обвинение»? Способ выплеска боли и дискомфорта.
Мы доводим себя до совершенства. Но это не работает, потому что, что мы делаем? Берем жир из попы и переносим его в щеки. И я надеюсь, что через сто лет, оглядываясь назад, люди будут удивляться: «Вот это да!»
И, что наиболее опасно, мы пытаемся сделать идеальными наших детей. Ведь как мы относимся к детям? Человек предназначен для преодоления трудностей, когда он приходит в этот мир. И когда вы держите этого идеального младенца в своих руках, ваша задача не в том, чтобы сказать: «Посмотри, она само совершенство. Моя задача сохранить её такой идеальной — чтобы в пятом классе она играла в сборной по теннису, а к седьмому — поступила в Йель». Мы не должны так делать. Мы должны посмотреть и сказать: «Знаешь что? Ты не идеальна и тебе придётся бороться всю жизнь, но ты достойна любви и принятия». Вот в чём наша задача. Покажите мне поколение детей, выращенных вот так, и мы покончим с теми проблемами, которые мы видим сегодня.
Мы притворяемся, что то, что мы делаем, не влияет на людей. Мы поступаем так в личной жизни, мы поступаем так в бизнесе и политике: когда приходится срочно одалживать деньги в банке, чтобы расплатиться с долгами, когда разливается нефть в море, когда отзывают партию товара, потому что эта вещь опасна, — мы притворяемся, что то, что мы делаем, не имеет огромного влияния на других людей. Я сказала бы компаниям: «Народ, мы уже бывали в переделках. Мы хотим, чтобы вы были искренними и честными и просто сказали: «Простите нас, мы это исправим»».
Вот, что я обнаружила: не бойтесь, чтобы вас поняли до глубины души, со всеми вашими слабостями; не бойтесь любить от всего сердца, даже если нет никаких гарантий – и это, на самом деле, тяжело, как родитель могу вам сказать, что это чрезвычайно тяжело, – не бойтесь выражать благодарность и радость в те моменты, когда с ужасом думаете: «Можно ли мне любить тебя так сильно? Можно ли мне верить в это так страстно? Можно ли мне так горячо реагировать на это?» Просто остановитесь и, вместо того, чтобы сходить с ума о том, что может произойти, скажите: «Я благодарен, потому что, если я чувствую себя таким уязвимым, значит я — живой».
И последнее, как мне кажется, самое важное, это верить в то, что мы — самодостаточны. Потому что, когда мы действуем исходя из убеждения, что «я — самодостаточная личность», тогда мы перестаём кричать и начинаем слушать, тогда мы относимся добрее и нежнее к окружающим нас людям, и добрее и нежнее к себе.
Перевод — Ирина Логинова и Мария Полишук
Под редакцией Ольги Писарик
ФОТО Веры Мироновой
