Причины СДВГ
Фрагмент из книги доктора Карлоса Гонсалеса «Растем вместе» о СДВГ, издательство «Ресурс». Продолжение. Начало в статье Гиперактивность. Причины СДВГ.
Один из аргументов, выдвигаемый «за» (или «против») оценку гиперактивности как «настоящей болезни» основан на ее возможной биологической основе. Я нашел этот аргумент в обоих лагерях. Одни говорят о вероятной генетической базе, что, как они считают, было бы доказательством того, что это «настоящая» болезнь**. Но аргумент абсурден.
Многие черты имеют генетическую базу, например, цвет глаз или волос, и не являются болезнью. Другие идут в другую крайность: гиперактивность, считают они, это не болезнь, потому что нет никакого точного объективного анализа, рентгена, биопсии, и все завязано на психическом состоянии человека.
Этот аргумент так же абсурден: многие психические болезни поражают ментальную сферу. Маниакально-депрессивный психоз или паранойю не подтвердить анализами или МРТ.
Нет, наличие или отсутствие лабораторного подтверждения не имеет ничего общего с тем фактом, считали ли бы мы или не считали гиперактивность заболеванием. И да, генетические нарушения были обнаружены. Даже существует теория, что гиперактивность (рассеянность на множественные виды деятельности, инициативность в исследовании или апробации всего нового, быстрые реакции, пренебрежение опасностью…) обеспечивала преимущества для выживания доисторического охотника. И если бы это было не так, если бы такое наследственное нарушение приносила бы только проблемы, вряд ли бы оно затрагивало от 5% до 10% населения.
Доисторических охотников, конечно, сегодня уже не встретишь, но наше общество позволяет взрослым людям реализовывать свои желания и строить жизнь, исходя из возможностей и потребностей. Некоторые, возможно что и большинство, проводят жизнь, сидя за офисным столом, а другие посвящают себя спорту или музыке, охраняют леса, тушат пожары, патрулируют или подметают улицы… Есть люди, которые в течение сорока лет сидят на одном и том же стуле, и те, кто постоянно путешествует. Одни целыми днями ни с кем не общаются, другие и не мыслят свою жизнь без друзей и тусовок. Мы уважаем всех, каждый имеет права жить своей жизнью. Мы даже восхищаемся теми, кто живет необычной, яркой жизнью.
Тот, кого показывают по телевизору — как он ловит змей или крокодилов, — умер бы с тоски, если бы должен был работать каждый день в офисе. А служащая в ЗАГСе умерла бы со страху, если бы ее послали в леса Малайзии ловить змей. Но оба эти человека ходили в одну школу, сидели за одной партой, открывали книгу на одной странице, чтобы прочесть один параграф, сделать одинаковые четыре задания на деление к среде, ответить на одинаковые вопросы на одних и тех же экзаменах… Я всегда думал, что охотникам за крокодилами нелегко приходилось в школе. Если мы принимаем, что мы, взрослые, можем жить, работать или развлекаться по-разному, почему же мы думаем, что все дети должны учиться одинаково и адаптироваться к одному типу школы?
Да, существует биологическая, генетическая предрасположенность к СДВГ. Но это не один из тех вопросов базовой генетики, типа группы крови или резус фактора. Есть несколько вовлеченных генов (и мы их все не знаем), которые по-разному взаимодействуют с факторами окружающей среды (которые также точно не известны полностью), таким же образом как, например, наличие генов, говорящих о предрасположенности к раку или гипертонии, не обязательно приводит к болезни: результат будет различным — если человек курит или не курит, ест много соли или мало.
Таким образом, выбор подхода основывается на двух основных тезисах, по которым в последние десятилетия значительно выросло количество детей, кому был поставлен диагноз и назначено лечение от СДВГ:
- Дети сегодня такие же гиперактивные, как и раньше, когда этого никто не знал и не диагностировал. Или их по другому называли — непоседы, шалуны, бандиты… Или, возможно, наше общество было более терпимо к ним, и гиперактивность не приносила стольких проблем.
- Современные дети более гиперактивны, чем прежде. А если это так — в чем причина, что мы сделали?
Вероятно, истина кроется где-то посередине. Наше общество требует от детей каждый раз все большей аутентичности, не толерантно к тем, кто отличатся, выделяется. Сейчас, например, обязательное базовое образование длится до шестнадцати лет. В мои времена это было до четырнадцати. А век назад пойти учеником в мастерскую в десять или двенадцать лет считалось чем-то нормальным и даже необходимым. Были возможности выбора для тех, кто не адаптировался к школьной обстановке, для тех, кто «не годился для учебы». Сегодня же есть только одна альтернатива успеху: школьный провал.
Еще несколько лет назад было не принято обедать в школе или заниматься внешкольной деятельностью. У детей остается все меньше времени на свободную игру, на то, чтобы делать то, что они хотят, и все больше времени на занятия, организованные взрослыми и под их присмотром. Раньше их окружали только учителя, теперь — еще и спортивные тренеры, заведующие досугом. Требуется не только шесть часов в день проводить за партой, слушая учителя, но и чтобы попинать мяч, тоже надо выслушать объяснения, следовать инструкциям, встать там, где тебе скажут… Уже и поиграть спокойно не дают, потому что кто-нибудь обязательно им скажет — «хорошо» они играют или «плохо».
В США Национальный Институт здоровья детей и человеческого развития (NICHD) в начале 1960-х годов начал изучение начального ухода за детьми и детского развития. Более тысячи детей из десяти городов находились под интенсивным присмотром с самого рождения. Отмечалось, что дети в подготовительном классе, к четырем с половиной годам, проведшие больше времени в детском саду (или получившие другой уход вне семьи), имели больше проблем с агрессивностью, непослушанием и конфликтностью со взрослыми. Те же проблемы сохранялись и к пятнадцати годам (Дебора Л. Венделль, Vandell D. L., с соавторами): чем больше времени проводили в прошлом в детском саду, тем импульсивнее и асоциальней было поведение (табак, алкоголь и наркотики).
Я не утверждаю, что дети, которые ходили в сад, превращаются в преступников или наркоманов. Просто дело в том, что в средних значениях психологических оценок различия весьма незначительны, но они имеют и статистическую значимость. Я не говорю, что детский сад провоцирует гиперактивность. Я не смог найти ни одного исследования на эту тему. Но думаю, что импульсивность, неповиновение и конфликты со взрослыми, хотя и не указывают напрямую на СДВГ, могут привести только к ложному диагнозу. И, возможно, если в классе есть несколько детей, которые в среднем более конфликтные, это приводит к тому, что учителя теряют терпение и не справляются не только с гиперактивными детьми, но и с классом в целом.
Что касается телевидения, Димитри А. Христакис (Christakis, Dimitri A.), в исследовав более тысячи детей из США в 2004 году, установил связь между количеством часов, ежегодно проводимых перед телевизором, в три года и симптомами гиперактивности в семь*. Это довольно противоречивая тема: в 2006 году Тара Стивенс (Stevens, Tara) и Мириам Малсоу (Mulsow, Miriam) не нашли никакой связи между телевидением и гиперактивностью, проведя опрос среди пяти тысяч американских детей**. В 2010 году Cтивен Ченг (Cheng St.) совместно с учеными Университета Киото действительно выявил устойчивый эффект у почти пятисот японских детей***: те, кто в восемнадцать месяцев долго смотрел телевизор, имели больше симптомов гиперактивности и меньше социальной активности в тридцать месяцев.
Эдвард Свинг (Swing Edward L.) с коллегами со своей стороны изучил две группы****, одну из тысячи трехсот детей (от шести до двенадцати лет) и другую — из двухсот подростков и молодых людей (от восемнадцати до тридцати двух лет), и пришел к выводу, что тот, кто проводил в день больше часов за просмотром телевизора или видеоиграми, имел больше проблем с концентрацией внимания.
Ни одно из этих исследований не является случайным (то есть каждый ребенок смотрел по телевизору то, что хотел или что позволяли родители, а не то, что говорил исследователь). Возможно, есть родителей, которые оставляют маленьких детей перед телевизором на продолжительное время. Возможно, не так важно, сколько времени они смотрели телевизор, а сколько времени было упущено для общения, совместных игр и прогулок. Не исключена и обратная связь: именно с помощью телевизора, мелькающих картинок отчаявшиеся родители пытаются справиться со своими уже гиперактивными детьми.
Есть одна интересная теория, что телевидение (как и компьютеры и видеоигры) меняется слишком быстро. Новорожденные видят уже с первого дня, но нуждаются в годах практики и игры, чтобы научиться понимать, что именно они видят: оценивать расстояния, размеры, движения. Понимать, что предмет один и тот же, хотя и меняется в зависимости от ракурса и освещения. Используя слишком упрощенное сравнение, можно сказать, что мозг ребенка подобен компьютеру, в котором пока не установлены программы. Программу зрительного распознавания каждый ребенок выстраивает путем многочисленных повторов, но телевидение и другие видеосистемы предлагают изображения, совершенно отличные от того, что должен видеть человек в реальной жизни, что не позволяет мозгу программировать себя адекватным образом. Какую наиболее подвижную и оживленную сцену мы можем наблюдать в обычной жизни? Игра в футбол? В основном это всегда зеленый фон, на котором несколько разноцветных фигур медленно передвигаются, а большая часть вещей, которые ребенок наблюдает каждый день, — еще более стабильны — лицо матери, которое улыбается и шевелит губами, игрушка, которую сам ребенок перемещает на неподвижном фоне. И, напротив, посмотрите, что за одну минуту может происходить на экране телевизора: часто сцена меняется полностью за несколько секунд, один раз первый план — лицо, затем — другое лицо, общий план сражения, взрыва, машина на полной скорости, и внезапно реклама йогурта…
В 2011 году, подтверждая предыдущие рекомендации 1999 года, Американская Академия педиатрии (AAP) рекомендовала, чтобы дети младше двух лет не смотрели телевизор (ни видео, ни компьютеры или другие экраны). И здесь мы пересекаемся с темой гиперстимуляции. Есть программы на телевидении и DVD якобы образовательные, которые рекламируются, как специально адресованные малышам. И по этому поводу ААР заявляет:
- Время неструктурированных игр более ценно для развивающегося мозга, чем нахождение перед каким-либо электронным прибором.
- Неструктурированная игра — занятие, во время которого ребенок может делать, что хочет, как хочет, когда хочет, без необходимости следовать абсурдным правилам взрослых, потому что игра слишком важна для развития детей.
Десятилетия назад было подмечено, что плохо стимулируемые дети имели серьезные отставания в психомоторном развитии. Это выражение «плохо стимулируемые» относилось к полузаброшенным детям в детских приютах с малым количеством персонала (в хороших приютах детей стимулируют достаточно). Это касалось и отсутствия нормальной стимуляции, той, которую любой ребенок получает каждый день. К несчастью, идея переходила из уст в уста и трансформировалась, превратившись в конце концов в нечто вроде: «Если много стимулируешь своего ребенка, он превратится в гения».
Нет, ребенок не нуждается в вихре бессмысленных огней и звуков, чтобы у него нейроны заработали. Он нуждается в покое, во времени для реальных ситуаций и вещей, которые меняются потихоньку, шаг за шагом. Ему необходимо и время, чтобы поразмышлять, и родители, с которыми можно обсудить, которые ему отвечают, направляют его и помогают понимать мир. И не стоит думать, что вы не умеете делать таких вещей и что вам надо прочитать какую-нибудь книгу или записаться на курсы по психомоторной стимуляции, потому что это очень просто и это умеют делать все. Это делали наши бабушки и делали прабабушки наших прабабушек: вначале они только обнимали своих детей, качали их, шептали и пели. Позже показывали им предметы, улыбались им и их вдохновляли. Еще позже рассказывали им сказки и показывали картинки и говорили, как что называется. Прежде всего, они находились рядом и позволяли ребенку следовать за ними.
Иногда малыш нуждаются в том, чтобы родители были с ними рядом, разговаривая с ними, смотря на него и общаясь напрямую. А иногда ребенку необходимо, чтобы его оставили в покое — не чтобы его бросили одного, а чтобы мы их поносили на ручках в тишине или чтобы мы просто были поблизости. Чтобы мы говорили им что-то иногда, но давая им исследовать мир или размышлять самостоятельно.
У современных родителей очень часто возникает что-то вроде страха перед пустотой, необходимость заполнить каждый час ребенка. Чтобы он не скучал! Чтобы не терял времени! Но скучать и терять время — это очень важная составляющая жизни. Помню, как я проводил немало счастливых часов в детстве, глядя, как скользят дождинки по стеклам, или слушая, как гудит ветер в кронах деревьев. «Ты снова думаешь о землеройках», говорил мой отец — или «Ты витаешь в облаках». Но, к счастью, он не был расположен записывать меня на какие-либо дополнительные занятия. Кстати, прошли десятилетия, прежде чем я, наконец, узнал, что землеройка это очень маленькое млекопитающее.
Катерина Ле Экуэр (L’Ecuyer, Catherine) в своей книге «Воспитать удивлением» аргументирует это тем, что не очень логично пытаться постоянно «стимулировать» младенцев и маленьких детей, а потом удивляться, что они такие беспокойные.
Продолжение в статье Диагноз СДВГ
